Пленённая княжна
Шрифт:
Шли по темному переходу. Тускневшего света, что лился из горницы, хватало, чтобы рассмотреть шедшую впереди девушку. Хоть одежда ей и была велика, но облегала изгиб спины, округлые бедра, которые пленительно покачивались при каждом шаге, вынуждая меня медленно, но неотвратно соскальзывать в жидкий огонь возбуждения. Виной тому была и выпитая брага, что туманила голову и путала мысли, вызывая не самые приличные образы. Пока Добромысл довел до жилой клети, во рту у меня пересохло. Отголоски воспоминаний и нетерпеливых обжигающих прикосновений прошлой ночи плескались в теле — совершенно необъяснимое безумие. Меня сильно заштормило, когда староста впустил нас в приготовленную его женой клеть. Тут уже горели лучины и постелена
Сурьяна огляделась, стянув с себя шапку, которую не могла снять до сих пор, медная коса скользнула на спину змеей до самой поясницы. Неподвижной тишиной наполнилась клеть, обволакивал золотистым тягучим светом воздух, делая его почти плотным. Или мне это чудилось, потому что дышать стало совершенно нечем.
4_10
— Ложись на лавку, — велел ей, когда она посмотрела в сторону соломенного тюфяка. Собственный голос казался каким-то чужим, хриплым, бессильным.
Сурьяна повернулась. Мой взгляд опустился на ее блестевшие в свете огня губы. Наверное, ее тоже мучала жажда. От того, что она их постоянно прикусывала, они были чуть опухшие и ярко бордовые. Невозможно сдерживаться и не приникнуть к ним. Этому наваждению должно быть объяснение, но его не было. Эта девица обладала какой-то неведомой силой, тянула к себе, будто безвольного мальчишку. Я сделал над собой неимоверное усилие и отступил, и только когда толкнул плечом дверь, смог оторвать от нее взгляд — вышел, оставив застывшую на месте Сурьяну, озаряемую золотистым туманом света от колыхавшегося языка пламени.
Вернулся к столу, где уже и места не осталось, куда можно присесть, но Зар озаботился о том, расталкивая, освобождая лавку. Я пил наравне с остальными, слушал и веселился, но каждый раз ловил себя на том, что мысли мои были рядом с ней, вокруг нее и в ней — постоянно. Я представлял, как она раздевается и ложиться в постель, как укрывается одеялом, как переливаются латунью ее волосы в дымном пропитанном еловой смолой полумраке, как подрагивают темные ресницы на бледных щеках, и как становятся влажными губы, когда она их кусает. Я даже не понял, в какой миг стал слишком пьян. Стены качались, а тело отяжелело и стало ленивым, размягченным. Уже перевалило за полночь, но шумная свора все не расходилась. В какой-то миг я поднялся, посчитав, что, если выпью еще хоть чару, то завтра не встану. Оставив гридней гулять за застольем, велев Зару присмотреть за ними, отправился в клеть.
Лучины уже прогорели, стало темно, только тлевший пепел разбавлял у дальней стены полумрак. Я в полной тишине скинул с себя верхнюю одежду, запустив пальцы в волосы, вдохнул глубоко, чтобы унять круговерть и подпирающий к горлу ком. Посмотрел в сторону лавки, где должна спать Сурьяна, но в кромешной темноте ничего не рассмотрел, да и плыло, колыхалось все внутри. Пройдя к тюфяку, опустился на него, едва не рухнув, и почувствовал рядом ее. Сурьяна, проснувшись, поспешила отстраниться.
— Я же сказал, чтобы легла на лавку, — прошипел сквозь зубы, злясь непонятно на что, но жар, что держал в себе весь вечер, с новой силой обдал с головы до ног, качнулся к ней, едва она поднялась с места.
Сурьяна задышала глубоко и часто — я слышал, настойчиво огладил ее плечи во мраке. Не помнил, в какой миг навис над захваченной в плен Сурьяной. Судорожный вздох вышел из раскрывшихся губ девушки. Я накрыл их, в темноте впиваясь в жадном томительном поцелуе — не остановиться. Уже нет. Сжал ее тонкие запястья, закидывая за голову, углубляя поцелуй, проникая языком в ее жаркий рот, перекрывая дыхание. Вихри возбуждения ударили одновременно в голову и в пах. Сурьяна, пригвожденная к полу, заерзала подо мной, высвободиться пытаясь, а потом бросила всякую попытку и, наконец, ответила на поцелуй, который становился все томительней, тягучей, слаще: вся она мягче становилась, разомлевшей, раздавленная моим напором.
4_11
Спустился губами к шее, делая влажную дорожку, ее запах дурманил еще сильнее, бил наотмашь. Ощутил краями губ горячую вену, трепыхавшуюся судорожно под тонкой кожей. Сурьяна сглотнула, прикрыв ресницы, предоставляя мне всю себя, дразня, лишая рассудка. Прихватил губами нежную мочку уха, и дыхание девушки сбилось. И все же в этом было что-то неправильное, что-то необузданное и дикое. Только желание плоти, но с которым невозможно бороться, укрощать, подавлять. Рядом с ней я будто срывался с обрыва и упоенно бросался в пучину жара и вожделения. Слишком все смешалось, перепуталось, как трава на ветру. И сейчас я пьян, и совершаю то, что не нужно делать. Через тяжелый шум в голове все же пробился проблеск здравомыслия, в какой-то миг я нашел в себе силы отступить. Дыша тяжело ей в шею, отстранился, позволяя и ей перевести дух. Нужно держаться от нее подальше.
Сбросив оцепление, Сурьяна пошевелилась, выбираясь из-под меня, перебралась на лавку, поспешив укрыться одеялом. Я опрокинулся на спину и прикрыл веки. Все кружилось в тошнотворном котле, и чувство неудовлетворенного желания давило нещадно. Уж лучше бы не пил столько браги — все вышло куда хуже, чем думал. За общим столом пытался заглушить все чувства, притупить, а вышло наоборот.
Рванул ворот рубахи, который колол и душил, слыша, как по стенам и кровле глухо стучал дождь — хорошо бы сейчас на улицу выйти под ливень, промокнуть до нитки, да очухаться малость, потому что проклятое не выплеснутое желание, наваждение причиняло невыносимую муку. Сурьяны хотелось касаться, искать в темноте ее губы и владеть ими, забираясь руками под тонкую рубаху, накрывая груди ладонями, сжимать их и прокикать в горячее лоно. Ее терпкий и сладкий запах щекотал нос, делая меня еще пьянее. Я оказался словно в ловушке, но меня никто не держал, эта ловушка была иного рода, сотканная из собственных губительных для меня чувств, которые девушка вызывала во мне, побуждая хотеть всего этого. Я будто угодил в топь, в которой медленно, но неизбежно тонул.
В какой миг я уснул, провалившись в оглушающую черноту. Мой сон был крепкий и слишком короткий, но так только казалось, потому что, когда я открыл глаза, уже светало, и клеть заполнял холодный рассвет.
Обведя мутным взглядом холодный низкий потолок и бревенчатые стены, сухо сглотнул — в глотку, будто песка насыпали. Вслушался в тишину — ей полнился весь дом. Страшно захотелось пить. Я резко повернул голову к лавке, где должна спать Сурьяна, и мгновенно сел, не увидев девушку. Не замечая прострелившую затылок боль, в непонимании лихорадочно оглядывал пустую постель и смятые одеяла.
4_12
Всплеск воды за спиной заставил обернуться. Сурьяна стояла у кади, босая, только беленая рубаха чуть скрывала икры, волосы, чуть спутанные от сна, струились по спине до поясницы. Она смотрела на меня немного испуганно и недоуменно, медленно опустила ковш, из которого только что пила. Мне ее уже приходилось видеть размягчившуюся и изнеженную сном, но сейчас она будто сияла изнутри, такой жемчужной казалась ее кожа, бледное лицо в обрамлении медных волос приковывала к себе взгляд.
Она, видимо, смутившись, растерянно отвела взгляд и молча попятилась к лавке. В тот же миг за дверью послышались шаги, дверь распахнулась, и я едва успел подняться с тюфяка, заслоняя собой скользнувшую под одеяло Сурьяну, как непрошеный гость заглянул внутрь. Из-за приоткрывшейся створки появился Добромысл, весьма бодрый и выспавшийся. А мне остро захотелось придавить створкой его голову, чтобы неповадно совать нос, куда его не зовут. Но быстро успокоился — староста ведь ни сном, ни духом, что со мной рядом девица. Я прошел вперед, вынуждая Добромысла отступить в полутемный переход.