Пленница чужих иллюзий
Шрифт:
– Да, да!
– Скажи, Борис сейчас там, он меня слушает?
– Да ты что?! Нет, конечно! Я дома совершенно одна. Мои так называемые «соседи» уехали. Часть вещей взяли, а часть еще здесь, повсюду коробки, багаж… Господи, прямо не верится, что все позади, что я больше их не увижу и что квартира теперь принадлежит только мне! И все это благодаря тебе!
– Катя! – заорала на нее разъяренная Надя. – Ты можешь мне пообещать, что больше не позвонишь мне?
– В смысле?
– Он же наверняка спросил у тебя номер моего телефона.
– Ну да, но я тогда не знала. А потом, по его совету, я зашла в
– Катя, он не отстанет от тебя, и ты дашь ему этот номер. Но сим-карту я сейчас уничтожу, поняла?
– Как? Зачем?
– Послушай меня внимательно! Я помогла тебе?
– Ну, да, конечно, о чем ты говоришь?!
– А теперь ты помоги мне.
– Хорошо. Я слушаю.
– Повторяю: ты сообщишь Борису этот номер, но сим-карту я уничтожу. Прямо сейчас.
– Скажи, ты в опасности?
– Катя, я сбежала от мужа с любовником, поняла? Никакой связи между моим побегом и с его профессией следователя нет!
Катя надолго замолчала. Переваривала услышанное.
– Как же так?
– Об этом ты тоже ему расскажешь?
– Это правда?
– Да. Правда.
– Значит, никакой опасности нет?
– Нет.
– Выходит, я действительно подставила тебя… Боже, какая же я дура!
– Вот и я о том же.
– Прости меня… Но он… твой Борис показался мне таким… порядочным, благородным… Особенно по сравнению с моим Сашкой… Господи, что же я наделала! И что же мне теперь делать? Он же не отстанет от меня, ты права. Он ищет тебя, просто землю роет!
– Сообщишь ему номер этого телефона, и пусть он дальше меня ищет. Я сама разрулю ситуацию, вернусь и все ему расскажу. Дело двух-трех дней. От силы – неделя у меня на это уйдет!
– А деньги? Откуда же у тебя такие деньги?
– Катя, я не думаю, что ты имеешь право задавать мне подобные вопросы…
– Все, я поняла. Ты извини меня. Знаешь, а я успокоилась! Для меня же главное было, чтобы тебя не убили, не пристрелили… Ты права, я действительно не имею права вмешиваться в твою жизнь. И хорошо, что я тебе все-таки позвонила, и ты мне все объяснила. Я не выдам тебя, обещаю.
– И что ты ему скажешь, когда вы с ним встретитесь? А он обязательно тебя вызовет или сам приедет… Я его знаю.
– Дам ему вот этот номер и скажу, что я не знаю, где ты. Тем более что это чистая правда. Ну не будет же он меня пытать каленым железом!
– Вот и умница. А я найду способ с тобой связаться, если мне нужно будет поговорить.
– Ты простишь меня? До меня только сейчас начало доходить, что я натворила…
– Катя, все, я не могу больше говорить. Пока.
Надя отключила телефон, раскрыла его, вытащила сим-карту и разломала ее, спустила кусочки в унитаз. Вернулась в ванну, легла, пустила воду погорячее.
Ну и дура эта Катя!!! Что за люди попадаются ей на пути? И зачем она вообще обратилась к Кате, ведь она ее, по сути, и не знает! Подкупило, что она землячка.
Думая о Борисе, о том, какой могла быть их встреча с Катей, ей стало совсем уж дурно. Что она ему наплела? Рассказала, что видела в сумке деньги, большие? А зачем она сама-то туда
Она перегрелась, вышла из ванны распаренная и вместо приятной расслабленности получила усталость и вялость. Даже аппетит пропал. Надела пижаму, откинула покрывало с кровати и рухнула, укрывшись одеялом. Все, спать.
Ей снились дети, Борис, свекровь, Катя, все жили в каком-то странном городе, который существует лишь в ее снах, городе, куда проецируются все знакомые улицы и дома, люди и предметы, где она столько раз переживала самые разнообразные чувства от глубокой печали, когда ей приходилось просыпаться в слезах, до сияющей солнечными улыбками окружающих радости. Улицы этого города были то узкими, в зависимости от оригинального сценария Морфея, то широкими, то темными, плавающими в синих или густых янтарных сумерках, то призрачно-утренними, в бледных красках рассвета. Дома в этом городе были чаще всего бледно-желтыми или голубыми, с грубой штукатуркой, старыми, потертыми и с пятнами, и никогда в него не попадали строения современной архитектуры, словно это не соответствовало стилю самих снов.
Вот и в этом сне она шла по узкой улочке, точно зная цель, сворачивала в какие-то мутные переулки, выходила снова на центральную улицу и, путаясь в клочках прозрачного сиреневатого тумана, находила сначала одну дверь, потом другую, видела каких-то знакомых, потом появилось лицо свекрови, которая смотрела как будто бы мимо нее, словно слепыми глазами. И мальчики ее в белых костюмчиках сидели между лестничными пролетами в одном из таких фантастических купеческих домов, на площадке, выложенной выщербленными оранжевыми плитками, сидели на розовом бархатном диванчике, и весь этот сон сильно попахивал «балабановской» эстетикой. И было так же страшно, как в его фильмах.
Целью в этом сне было догнать хотя бы кого-то из ее близких людей, чтобы объяснить что-то важное, чтобы обнять и рассказать о своей любви, но все лица, силуэты расплывались или растворялись, как капли темных чернил в воде…
Еще она запомнила трубочиста, того самого, из сказки, в черном костюмчике со специальной щеткой-ершиком, который ходит по улицам словно специально для того, чтобы приносить людям радость. Заглянул он и в Надин город, улыбнулся ей, подмигнул, вызывая умиление своими выпачканными сажей щеками, а затем где-то высоко над головой зазвучал колокольный звон, странным образом превращаясь в звон часов и далее – в сухой и острый стук…
Надя распахнула глаза. В дверь стучали.
– Да-да. Минутку…
Пока она бежала к двери, пыталась вспомнить, не заказывала ли она обед в номер. Кажется, нет. А может, это полиция?
От этих предположений у нее заболел живот.
– Кто там? – Надя заранее сморщилась, словно ее уже ударили.
– Извините. Вы просили передать, если вас будет спрашивать девушка.
– Что? – Надя распахнула дверь, перед ней стояла девушка с ресепшен, та самая, которой она оставила записку с фамилией Жени. – Она пришла?