Пленница медведя
Шрифт:
— Держись, девочка моя, — потревожил тишину своим хриплым шепотом.
В том, что Файвелл ее не отпустит и вряд ли будет слушать, я не сомневался. Сейчас она разобьется о бетонную стену его неприятия и авторитета, впадет в отчаяние и будет метаться в поисках выхода, разбивая в кровь кулаки. Важно было этого не допустить.
Если я планирую жить с Даной долго и счастливо, нужно было еще и минимизировать последствия наших разногласий с папашей. Она его любит. Поэтому, идеально, если Файвелл сам соберет Дану и привезет мне с пожеланиями счастья и здоровья.
А значит, мне действительно некогда выть на
Я залезла на сиденье босиком и скрутилась возле дверей. Отец уселся на переднее, игнорируя меня полностью.
— Ты уверен, что я тебе так нужна? — не выдержала я, повышая голос.
Видела, как он сцепил зубы, но даже не обернулся:
— Дома поговорим.
Его вояки следовали за нами в армейском джипе. Совсем с ума сошли разъезжать в такой экипировке по чужой земле! Я смотрела в окно, стараясь не думать, но, чем дальше мы удалялись от дома Сезара, тем больнее становилось на душе. Надежда, что удасться все объяснить отцу, начинала таять. Когда мы выехали на дорогу, водила нажал на газ, будто пытаясь быстрее убраться отсюда, и я задышала чаще. Я ведь даже номера у Сезара не взяла, но, с другой стороны, если мы с отцом не договоримся, просто попрошу его вернуть меня, где взял. На этом закончу любые попытки с ним примириться.
Пока мы ехали, отцу звонила мачеха. Я слышала ее взбудораженный голос в трубке.
— Да, жива. Везу, — угрюмо отвечал отец, а я закипала внутри все больше. Ни минуты не останусь в его доме, если он продолжит играть мне чужого. Я могла понять — страх за меня мог выжечь эмоции за эти дни… Но он не кинулся меня обнимать.
Первое, что сделал — заехал по лицу…
— Как ты узнал, где я? — потребовала твердо.
— Не твое дело, — глухо огрызнулся он. — Надо было раньше навешать на тебя маячков, как советовали мне умные люди, но я слепо верил…
— Ты?! Верил?! А как же твой имплант? Ты стерилизовал меня, как бракованного щенка!
— И не зря! — рявкнул он, оборачиваясь. — Ни в чем себе не отказывала эти дни?
— Прости, что осталась жива… — ошарашено выдавила я.
— Не надо врать! — дернулся он.
— Неужели твои умные люди не нашли следов, которые рассказали бы им "чудесную" историю произошедшего? — цедила я.
— Откуда мне знать, как ты готовилась от меня сбежать?! — вскричал он.
— Если бы я от тебя бежала, то гораздо дальше! — отказала мне выдержка. — Сезар меня спас! Если бы не он, я бы пожалела, что не сдохла на месте аварии!
— Почему тогда ты не вернулась домой?! — потребовал он сурово.
— Задай вопрос зеркалу! — зло выпалила я. — Когда жизнь дает второй шанс, начинаешь ценить каждую минуту! Я не собираюсь выходить замуж по твоей указке и делать только то, что ты одобришь. Стыдишься меня? Так дай свободу, и забудем друг о друге!
— Дома поговорим, — отвернулся он, а я сжала кулаки и отвернулась в окно. Меня душили злые слезы — какая я все таки наивная дура!
Когда мы перестали с ним общаться? Когда у него стало много работы. Первые годы после смерти мамы он был моим лучшим другом, брал везде с собой, интересовался моей жизнью. А потом его компания поперла, как на дрожжах, работы стало невпроворот, и мы почти перестали видеться. Когда он притащил в дом «новую маму», я потеряла всякую надежду на то, чтобы
Элеонора в общем была неплохой женщиной, но слишком активно пыталась заменить мне мать и взять все под контроль. Я ходила в две школы, занималась единоборствами, носила тонны крахмала на шмотках и всем улыбалась… до пятнадцати лет. А потом меня понесло. Начались психологи, психотерапевты, даже медикаменты. Вот тогда отец вернулся в мою жизнь, но в образе плохо знакомого мужчины — успешного известного в высшем обществе человека, который дорожил репутацией. Все наше общение сводилось к требованиям и угрозам. Я активно с ним воевала до того момента, как оказалась на операционном столе и с противозачаточным имплантом.
37
Тогда он немного изменился. Мне так казалось. Начал разговаривать со мной немного больше, вроде бы давал свободу, забил на свое требование общаться со сверстниками только его круга и позволял пропадать с друзьями в гетто. Казалось, жизнь даже немного наладилась. Пока он не приехал за мной в участок, в котором меня задержали после демонстрации.
В этом месте мне бы хорошо подумать, нужна ли я такая Сезару. У меня же поперек лба написано, что приношу мужчинам несчастья и делаю их жизнь адом. Если отец уже привык, то Сезар — последний мужчина, которого я хотела разочаровать. Только, вспоминая его черты, усмешку, взгляд… спокойствие в каждом движении, мне хотелось выть. В нем было все, что мне нужно, в невероятной концентрации — понимание и полное приятие такой, какая есть. Пусть мы совсем немного знакомы, а у меня нет опыта, на его тепло хочется лететь — и будь что будет.
Когда мы подъехали к воротам Дефореста, нас даже не досматривали. Вояки отделились от нас на ближайшем повороте, а меня повезли прямиков в даун-таун, домой.
Я безучастно следила за сменой картинок за окном и еле дышала от тянущей тоски. Мне даже не нужно было думать о Медведе. Он просто стоял фоном за любыми эмоциями. И все больше казался глюком. Потому что раньше мне не нужно было стыковать мой мир и тот — за воротами. А теперь едва ли могла поверить, что эти два мира существуют вот так — в нескольких часах гонки по трассе.
Все казалось чужим. Забитые центральные улицы в час пик ударили по ушам такой лавиной шума, что, казалось, я оглохну даже с шумоизоляцией автомобиля. Суета людей выглядела такой искусственной, надуманной, никому не нужной. А нос раздражала городская вонь, которую я раньше не замечала.
Но вскоре все осталось позади, и мы въехали в район аккуратных вилл и стриженых газонов, водителей в костюмах, стоимость которых равна годовой зарплате Алексы в ее цветочном магазине. Интересно, это я устроила себе встречу с папочкой, попросив Сезара отправить Алексе сообщение? Да уже и неважно.
Когда машина подъехала к воротам, они уже были открыты, а во дворе толпились обитатели дома во главе с мачехой. Мне открыли двери и подали руку, которую я проигнорировала. Как же тут безвкусно пахло…
— Боже мой, девочка!.. — ахнула мачеха, кидаясь мне на шею. Я перетерпела ее приступ, глубоко вздохнув. — Бедная…
Элеонора обхватила ладонями лицо, и тут ее взгляд зацепился за шею.
— Какой кошмар, — попыталась дотронуться до кожи, но я передернула плечами:
— Не трогай, пожалуйста.