Пленница
Шрифт:
Как это было бы здорово!
— Я уже стар для того, чтобы дрыгаться на перекладине. — Больше всего Тамара боялась, что Монучар сейчас как следует шуганет ее, обнаглевшую, но он спокойно положил одну ладонь ей на талию, другую — на горячее, еще полностью не расслабившееся после занятий на тренажере бедро. — И тем более стар, чтобы со мной заигрывали четырнадцатилетние девчонки.
— И вовсе не стар. — Тамара бросила бутылочку на пол и, как и два дня назад, когда они впервые пришли в эту комнату, запустила ладошку Моче за полу халата, провела пальчиками по шерстистой груди. — И вовсе я не заигрываю. — Голос предательски дрогнул.
— Конечно. Ты ведешь себя как монашенка. Так?
— Так, — хихикнула девочка.
— Так это или не так, проверить нетрудно, — коснулся губами ее уха грузин. И тут же его рука скользнула вверх по ноге… обогнула прикрытый тоненькими плавочками лобок… нежно коснулась животика…
Тамара затаила дыхание, крепко зажмурилась и почувствовала, как его ладонь легла ей на грудь, как пальцы слегка потерли отвердевший от страсти сосок. Она судорожным движением откинула со лба пряди волос, наклонилась и, уткнувшись лицом в небритую, источающую легкий аромат туалетной воды щеку, начала искать его губы.
Он ответил на ее неумелый, но исполненный искренней страсти поцелуй.
Она попыталась развязать пояс у него на халате, но, так и не обнаружив узла, просто рванула в стороны полы халата.
Ее ладонь легла на его удивительно (совсем не по возрасту) плоский и мускулистый живот. «Еще чуть-чуть вниз, — с замиранием подумала она, — и я смогу дотронуться до того, к чему никогда в жизни еще не прикасалась!
Позорище?
Нет! Это любовь!!!»
Монучар убрал ладонь у Тамары с груди, просунул ее ей под колени и, легко подхватив девочку на руки, поднялся из кресла. Он перенес Тамару на тахту. Заботливо подложил ей под голову подушку.
Вытянувшись на спине, раскинув в стороны руки, зажмурив глаза, она замерла, с нетерпением ожидая, что будет дальше. И от этого сладостного ожидания ее начала колотить мелкая дрожь.
— Ты точно уверена, что этого хочешь?
— Да! — простонала она.
— Тогда расслабься. Даже не думай о том, что сейчас можешь что-нибудь сделать неправильно и неуклюже. Лежи и получай удовольствие.
Монучар коснулся губами ее груди, слегка прикусил сосок.
— Я не очень колючий?
— Ты классный! — из последних сил выдавила она. И крепко сжала пальцами края покрывала.
Словно со стороны она наблюдала за тем, как его губы, оставив грудь, сместились чуть ниже и нежно целуют ее окаменевший от дикого напряжения живот, как его язык проникает во впадинку пупка, как ладонь, скользнув по бедру, плотно прижимается к лобку. Плавки, словно нехотя, медленно сползают до колен. И почему-то останавливаются, не позволяя как можно шире раздвинуть ноги. Несколькими резкими движениями удается сместить их на щиколотки и стряхнуть куда-то — кажется, на пол. Не все ли равно! Ведь в этот момент колючая щетина на подбородке Монучара прикасается к пушистым волоскам на ее лобке, его язык скользит по бешено пульсирующему, готовому в любую секунду взорваться от переизбытка желания клитору, как мягкие губы плотно охватывают его, вытягивают наружу из ее плоти. Ощущение такое, будто всю ее сейчас засасывает в себя какой-то сказочный смерч. Сопротивляться ему нет никаких сил, никакого желания! И тут же некий вырвавшийся из подсознания порыв изгибает ее тело дугой.
…Что это было? Как это было? Вспомнить так и не удалось. Когда, вновь обретя чувство реальности, она обнаружила себя лежащей, плотно прижавшись к Монучару; когда совершенно спокойно, а не в том истерическом полубреду, который только что пережила, она ощутила, как генацвале ласково гладит ее по волосам, то первым делом глупо спросила:
— Что, уже все?
— Ты хочешь еще? — чуть слышно спросил Монучар и провел пальцами вдоль ее позвоночника. Тамару опять слегка тряхануло.
— Если будешь так делать, то захочу, — улыбнулась она. — Ты меня трахнул? Я ничего не помню.
— Такое случается, Тома. Подожди следующего раза. Тогда ты все запомнишь.
— А когда следующий раз? Сегодня?
— Нет, милая. Мне пора одеваться и отправляться к себе. У меня есть еще кое-какие дела. А ты выключай свет и ложись спать.
— А может, ты переделаешь эти свои кое-какие дела и вернешься?
— Нет, милая. — Монучар слез с тахты, поднял с пола свои трусы и халат.
Девочка с удивлением разглядывала его богато украшенное татуировками тело. Большая церковь с несколькими куполами, выколотая на спине, восьмиконечные звезды, украшающие колени, какие-то волчьи морды, русалки, распятия, надписи — длинные и короткие… На груди, на руках, на ногах…
— Это все тебе сделали в тюрьме?
— И там тоже, — неохотно ответил грузин.
— Ты много сидел?
— Тамара, давай сразу договоримся, что мы с тобой никогда не будем обсуждать эту тему. Есть вопросы, которые не принято задавать даже хорошим знакомым. — Монучар запахнул халат и, на ходу завязывая пояс, уже было направился к двери, но вдруг передумал и развернулся. — Извини меня, милая. Совсем позабыл. — Он присел на край тахты рядом с продолжавшей лежать поверх скомканного покрывала Тамарой и, наклонившись, крепко поцеловал ее в губы. — Спокойной ночи, мылышка. Спасибо за незабываемый вечер.
— До завтра, — прошептала Тамара. И не смогла удержаться от вопроса: — Ведь мы завтра все повторим?
— Обязательно, — уже с порога улыбнулся Моча, и за ним захлопнулась массивная металлическая дверь.
Первые несколько недель они, как сорвавшиеся с цепи, занимались любовью каждый вечер, не сделав перерыв даже на то время, когда у Тамары были критические дни.
Этот период их отношений девочка назвала про себя «медовым месяцем». Потом Монучару пришлось уехать почти на неделю, и это время Тамара пережила с превеликим трудом. В полнейшем одиночестве, снедаемая опасениями, что Моча вообще не вернется из этой «командировки» и ей суждено загнуться в своих «апартаментах» от голода, девочка не могла найти себе места. От тяжких дум, порой доводивших ее до отчаяния, не отвлекали ни компьютер, ни занятия спортом, ни не прекращающиеся даже в эти нелегкие дни упорные занятия по школьной программе. Когда в один прекрасный вечер в замке наконец заскрежетал ключ и на пороге объявился улыбающийся Монучар, Тамара чуть не снесла его с ног, с разбегу бросившись генацвале на шею.
Тот вечер стал единственным за два с половиной года, когда Монучар поддался на Тамарины уговоры и остался у нее на всю ночь.
А после этого сразу же словно что-то сломалось. Если девочка продолжала по-прежнему стелиться перед своим генацвале, то тот, оставаясь предельно корректным и предупредительным этим и ограничивался. Он по-прежнему помогал ей с уроками, с интересом наблюдал за тем, как она, раздевшись до трусиков, занимается на тренажерах, охотно откликался на каждую ее просьбу купить какую-нибудь мелочь. Вроде бы, ничего не изменилось. Кроме одного: любовью они занимались уже не ежедневно, как раньше, а сперва через вечер, потом через два… потом через три… и наконец, лишь раз в неделю.