Пленник дуба
Шрифт:
Несмотря на саднящее горло, Моргейна все-таки заставила себя заговорить.
— Это была воля Богини, — сказала она. — Она не пожелала, чтобы Аваллох уничтожил все то, чего мы добились.
С трудом превозмогая боль, она шевельнула пальцами и провела по синему туловищу змеи, обвивающей руку Акколона.
Внезапно лицо Акколона исполнилось ужаса и благоговения.
— Моргейна! Причастна ли ты к этому?
«О, я должна была предвидеть, как он посмотрит на меня, если узнает обо всем…»
— Почему ты спрашиваешь? — прошептала она. — Я весь день сидела в зале, на
— Но ты знала? Ты знала?
Глаза Моргейны наполнились слезами. Она медленно кивнула. Акколон наклонился и поцеловал ее в губы.
— Быть по сему. Такова воля Богини, — сказал он и ушел.
Глава 3
Стремительный лесной ручей нырял в расщелину между скалами и образовывал глубокую заводь; Моргейна уселась на плоский камень, нависающий над водой, и заставила Акколона сесть рядом. Здесь никто не мог их увидеть, кроме Древнего народа, — а они никогда не предадут свою королеву.
— Милый мой, все эти годы мы трудились вместе; скажи же мне, Акколон, — что, по-твоему, мы делали?
— Леди, мне достаточно было знать, что у тебя есть некая цель, — ответил Акколон, — и потому я ни о чем тебя не спрашивал. Если бы тебе просто понадобился любовник, — он поднял взгляд на Моргейну и прикоснулся к ее руке, — нашлись бы и другие, более искусные в этих играх, чем я… Я люблю тебя всей душой, Моргейна, и… это было бы радостью и честью для меня, если бы ты просто искала у меня поддержки и нежности; но ведь ты не за этим призвала меня, как жрица — жреца.
Акколон заколебался; некоторое время он молчал, ковыряя песок носком сапога, потом произнес:
— Мне приходило в голову, что за всем этим кроется нечто большее, чем простое желание жрицы возродить в этой стране древние обычаи или твое стремление связать нас с силами луны. Я рад был помочь тебе в этом и разделить с тобою веру, леди. Ты воистину стала владычицей этой земли, особенно для Древнего народа, который видит в тебе олицетворение Богини. Но сейчас мне вдруг подумалось, сам не знаю, почему, — Акколон коснулся змей, обвивавших его запястья, — что вот это привязало меня к этой земле, что я должен страдать за нее, а если понадобится, то и умереть.
«Я использовала его, — подумала Моргейна, — так же безжалостно, как когда-то Вивиана использовала меня…»
— Я прекрасно знаю, — продолжал тем временем Акколон, — что древние жертвы не приносятся вот уж больше сотни лет. И все же когда на руках моих появилось вот это, — загорелый палец вновь коснулся змеи, — я подумал, что возможно, я и вправду один из тех, кого Владычица призвала к древней жертве. С тех пор прошло много лет, и мне начало казаться, что это была всего лишь игра воображения желторотого юнца. Но если я должен умереть…
Голос его постепенно затих, словно круги на воде тихой заводи. Стояла такая тишина, что слышно было даже шуршание какого-то жучка в траве. Моргейна не произнесла ни слова, хотя и ощущала страх Акколона. Он должен одолеть свой страх сам, без чьей-либо помощи, как это когда-то сделала она… и Артур, и мерлин,
В конце концов, Акколон спросил:
— Так значит, леди, я понял верно, — я должен умереть? Я думал… если уж и вправду требуется кровавое жертвоприношение… но потом, когда ее жертвой стал Аваллох…
Моргейна увидела, как у него на скулах заиграли желваки.
Акколон стиснул зубы и с трудом сглотнул. Но она продолжала молчать, хоть сердце ее и разрывалось от жалости. Отчего-то вдруг в сознании у нее зазвучал голос Вивианы: «Придет время, когда ты возненавидишь меня столь же крепко, как сейчас любишь…» — и ее вновь захлестнула волна любви и боли. И все же Моргейна заставила себя отринуть чувства; Акколон был сейчас старше, чем Артур, когда тому пришлось пройти через обряд посвящения в короли. Да, Аваллох действительно стал жертвой, и кровь его пролила сама Богиня, — но одна кровь не искупает другой, и смерть Аваллоха не избавит его брата от обязанности взглянуть в лицо собственной смерти. Наконец Акколон хрипло вздохнул.
— Что ж, так тому и быть. Я достаточно часто смотрел в лицо смерти в сражениях. Я клялся служить Богине и не стану нарушать своих обетов. Поведай мне ее волю, леди.
И лишь после этого Моргейна позволила себе сжать руку Акколона.
— Я не думаю, что она потребует от тебя смерти — и, уж конечно, не смерти на алтаре. Но все же испытание необходимо; а подобные испытания всегда осенены тенью смерти. Приободришься ли ты, если я скажу, что тоже прошла этим путем и взглянула в лицо смерти? И, однако, вот она я. Скажи: ты давал Артуру клятву верности?
— Я не принадлежу к его соратникам, — ответил Акколон. — Увейн давал ему клятву, я же — нет, хотя охотно сражался на его стороне.
Моргейна рада была слышать это, хоть и знала, что сейчас использовала бы против Артура даже клятву товарищества.
— Слушай меня, милый, — сказала она. — Артур дважды предал Авалон; а править этой землей может лишь король, пришедший с Авалона. Я многократно пыталась воззвать к Артуру и убедить его сдержать клятву. Но он не желает прислушаться ко мне. Однако он до сих пор с гордостью носит священный меч Эскалибур и магические ножны, что я сработала для него.
Лицо Акколона залила бледность.
— Ты действительно… ты хочешь свергнуть Артура?
— Я бы не захотела этого, не отступись он от своей клятвы, — отозвалась Моргейна. — Однако я и сейчас с радостью дала бы ему возможность стать тем, кем он клялся быть. А сын Артура еще недостаточно возмужал, чтобы бросить ему вызов. Ты — не мальчик, Акколон, и ты искушен в воинском искусстве, а не в знаниях друидов, несмотря вот на это, — кончики ее изящных пальцев скользнули по его запястью. — Так ответь же мне, Акколон Уэльский: если все прочие усилия ни к чему не приведут, согласишься ли ты стать поборником Авалона и бросить вызов предателю, чтоб отнять у него священный меч, полученный ценой предательства? Акколон глубоко вздохнул.