Пленник стойбища Оемпак
Шрифт:
— Тогда к чему все это? — бригадир показал на Сторожевую сопку, махнул рукой и, расстроенный, полез в палатку, где заливисто похрапывал бывший энмыграновский кочегар, а ныне неудавшийся пастух и тракторист Иван Како, по прозвищу Вано.
Ане выделили фургончик. Она повесила на гвоздь зеркальце, проветрила шкуры, навела порядок и чистоту. Когда стемнело, достала из чемоданчика и подвесила к потолку электрический фонарик, раскрыла справочник для поступающих в вузы.
Всю ночь опять моросил тихий дождь.
— Сезон осенних дождей, —
— Скоро соберемся в Энмыгране, попьем водочки, отдохнем — и снова в тундру. Как тебе Аня? — спросил он Ждана.
— Мировая девчонка. Шик-модерн!
Такое сравнение Векету не понравилось.
— Однажды девочка нашла красивую каменную чашку. Мать предупредила — никому не показывай! Девочка не послушалась, стала всем хвастаться. Чашка не выдержала, разбилась на мелкие кусочки.
— Мораль сей басни ясна, — буркнул Ждан, — я и не хвастаюсь, просто у нас так в училище говорят. Давай лучше про мамонтовые бивни расскажи, обещал ведь.
— Про бивни так про бивни. Ну, слушай. В далекую старину зимой на льду большого озера пастухи обнаружили два торчащих заостренных пня. Принялись спиливать, думая, что это дерево. Старуха, сидевшая на последней нарте аргиша, запротестовала и увела подальше на берег своих близких родственников. Люди продолжали пилить. Вдруг под ногами что-то заворочалось, лед треснул и показалась громадная волосатая туша. Люди попадали в полынью и утонули.
После паузы Векет продолжил:
— В ту пору, я думаю, по каким-то религиозным соображениям нельзя было спиливать торчащие из вечной мерзлоты мамонтовые бивни. Поэтому их сейчас нередко можно увидеть в глухих уголках тундры. Я вот совсем недавно нашел кусок кости. Вырезал две ложки — одну себе, вторую подарил Вовке. Дал Пананто-Тке; он смастерил инетричгин — иглу для развязывания нартовых ремней. В преданиях мамонтовая кость приносила удачу. Как-то один чукча проиграл в карты все свое состояние и жен. Живет один, плачет. И вот во сне к нему приходит добрый дух Келе. Говорит: «Пойди туда-то и возьми мамонтовую кость. Сыграй на нее, но лишнего не бери». Так чукча отыграл все свое.
Лежащие рядом псы неопределенно тявкнули. Потом враз поднялись и с лаем бросились в темноту. Застукали рогами олени. Тревожно всхрапывая, поднялось все стадо. Омрувье расчехлил карабин.
— Волк или медведь, — сказал он. — Обходите стадо, живее!
Псы, однако, вернулись. Поскуливая, ткнулись мордами в колени пастухов. Скоро успокоилось уставшее за день стадо. Векет тоже прилег.
Первыми, как обычно, поднялись мамаши-важенки. Подросшие телята с такой силой тыкали их под живот, что у иных зад подлетал высоко над землей. Молодые бычки схватывались между собой, пробуя на крепость свои еще слабые рожки.
Омрувье метнул чаат и подтянул к себе упиравшуюся всеми четырьмя ногами важенку. Вывернул и прижал к земле рога — олениха упала на бок. В густом фиолетовом глазе, как в объективе фотоаппарата, отразился закругленный мир. Векет схватился за лодыжки задних ног, бригадир легонько ткнул кулаком важенку в сосцы, наклонился.
— Уже мало, — сказал он, утирая губы. — Телята подросли, отвыкают от материнского молока. Это хорошо. Ждан, попробуй.
Он почувствовал на языке теплоту густого молока.
— Вот теперь ты настоящий пастух, — сказал Омрувье. — Попьешь еще горячей крови, отведаешь панты, тогда никакая хворь не возьмет.
После дежурства Ждан тихонько приоткрыл дверцу фургона. Девушка еще спала, высунув из-под одеяла лишь кончик носа. Ждан прикрыл дверь и сразу вспомнил о рации. Всем станом принялись искать заготовку антенны.
— Я же помню, что сюда клал, — твердил обиженно механик. — Знаю, это все ваши шуточки. Ну, погодите! Мне ничего не стоит выйти отсюда на райцентр или округ.
Спать он не лег, а рьяно взялся за дело. Но тут пастухи быстро свернули палатку, и трактор двинулся на новые пастбища.
Вечером Ждан установил на шесте громоздкое сооружение из палок и проволоки, в условленный час надел наушники. Оленеводы собрались возле кабины трактора.
— Не достанет, зубы изо рта! — сказал Вано. — Обычно в бригадах тракторист является и радистом.
— УВИ-5! УВИ-5! Я — РД-2. Как слышите? — Ждан послушал, снял наушники и приложил к уху Вано.
— Странно, — захлопал глазами Вано. — Никогда отсюда не доходили эти… как их?.. радиоволны.
Омрувье долго кричал и доказывал что-то про Сторожевую сопку, Каменную Скользкую речку. Потом слушал, кивая головой.
— Да, он с нами. Помог здорово, заслуживает только похвалы. На, говори, — он передал наушники Ждану.
— Вы почему, товарищ Тукай, застряли? Помощь — это, конечно, хорошо, но и здесь технику к зиме надо готовить. У нас проливные дожди, туман. Вам всем пора возвращаться в стойбище. Сообщите о прибытии — вездеход пришлем.
— Возвращаться велено, — передал слова директора Ждан.
— Слышал. Завтра обогнем сопку и будем возвращаться другой долиной, там пастбища отличные.
Но прошло еще пять дней, прежде чем они смогли подойти к родному стойбищу Оемпак.
Ливень их все же прихватил, а последние сутки они продвигались в сплошном тумане. Пастухи вконец вымотались, следя за стадом. Несколько суток подряд не спал Вано, чудом преодолевая вздувшиеся реки и топкие озера. Ждан сильно простудился и отлеживался в фургончике, глотая подряд все таблетки, обнаруженные в походной аптечке. Аня поила его горячим отваром из приозерного трилистника, заменявшего чукчам в старину чай. Ночью она согревала его дрожащее тело своим молодым и горячим.
Все население стойбища Оемпак собралось на бугре в ожидании оленеводов. Псы Рекокальгин и Пикки поспешили первыми сообщить радостную весть, а привязанные ездовые собаки подняли настоящий гвалт.
Люба Нутакалянна обняла Аню. Пананто-Тке хлопотал возле саней. На корточках сидели и улыбались старушки Окконакай и Эттыне.
Ждан доплелся до яранги и сразу залег в полог. Скоро и чай согрелся, чоттагин наполнился мясным духом. Женщины без умолку тараторили по-чукотски, спеша сообщить разные новости, расспросить о летовке. Мужчины сдержанно отвечали, обмякшие и разомлевшие от домашнего тепла и внимания.