Пленник волчьей стаи

Пшонкин Юрий Александрович

Атувье улыбался, слушая великого бегуна. Кому он рассказывает, как надо пасти оленей? Ему, который с малолетства отрабатывал долги отца в стаде жадного Вувувье? Но улыбался про себя. Зачем обижать парня? Таким отцом, как Килькут, можно гордитья, ибо его оленное счастье детей и жену сытно кормило. И после его ухода к «верхним людям» тоже кормить будет. Зачем смеяться? Лучше слушать. Оленное дело — очень непро­стое дело. Вроде все пастухи всё знают про оленей, а живут по-разному.

«Мы с волками мирно живем»,— сказал однажды Тай­нав. Атувье насторожился. А Тайнав продолжал: «Когда отец узнает, что у кого-то хвостатые зарезали много оле­ней, он всегда

ругает не хвостатых, а хозяина оленей. Отец всегда напоминает, что хвостатым надо оставлять еду. Зарезал оленя — оставь им кишки, ребра. У нас хвостатые давно оленей не резали»,— похвастался Тайнав.

Знал, знал Атувье и этот закон тундры.

* * *

Пять дней кочевали. На шестой день Килькут прика­зал ставить ярангу на берегу Вывенки. Это отельное место было хорошо известно всем. Старик ожил, повесе­лел, громким голосом отдавал приказы. Даже кашлял реже.

Все тоже обрадовались. «Наверное, из Килькута ушли злые духи, перестали грызть его тело»,—говорили и до­машние, и малооленные люди. Больше других радовался Тайнав. Только зря радовался.

Все теплее становились лучи солнца. Наступала го­рячая пора. Пастухи отделили важенок в отдельное стадо и отогнали в самое тихое место. Килькут велел забивать мясных оленей, чтобы задобрить духов и накормить досы­та семьи оленеводов. Он послал сыновей и еще троих мужчин в соседние стойбища созывать народ на праздник родившихся телят. В самое отдаленное стойбище побежал Тайнав.

Много народу собралось, много яранг было поставлено рядом с ярангой Килькута.

Новый день еще только-только просыпался, когда Килькут повел на поводке свою любимую белую собаку. Собака, до того не отходившая от хозяина, на этот раз упиралась, жалобно повизгивала. Собачье сердце' чуяло беду. Килькут вел ее на восток, туда, куда накануне стар­ший сын Кинин принес небольшое ольховое бревнышко и длинную ровную ольховую палку. Все шли следом за Килькутом и собакой.

Килькут остановился возле бревнышка, развернул собаку мордой на восток, сел на нее. Шея собаки легла на бревнышко. Собака дергалась, но Килькут рукой придавил ее голову.

Наступило самое главное. Килькут громко сказал:

Тут как раз из-за сопок чуть выказалось солнце. Килькут просунул нож под горло собаки и резко подал вверх. Отделив голову, левой рукой поднял ее навстречу солнцу.

Кинин взял у отца собачью голову, просунул в нее палку и воткнул палку в снег. Затем разрезал шкуру собаки от шеи до хвоста, раскрыл тело и сделал на нем подрезы. Это чтобы священные птицы вороны без труда могли поесть мяса.

Потом был праздник. Во всех ярангах горели жар­кие костры, в котлах варилось мясо. Все гости хвалили щедрого хозяина. Особенно громко хвалили малооленные люди, которые редко ели оленье мясо.

Мясо ели по правилам. Женщины сначала рубили на мелкие кусочки легкие. Легкая еда — для стариков . Сердце — линглинг, сытная пища — для взрослых муж­чин. Глаза отдавали детям, глаза — настоящее лакомство. Самым дорогим гостям варили рэлеиль — язык. Окороч­ные места, межреберные и плечевые мышцы ели все. Самое вкусное мясо — икроножные мышцы, парак, тоже ели все. На кочевках их отдают в первую очередь пасту­хам. Почки не варили, их ели сырыми. И конечно, все вдоволь ели пангу — похлебку из крови с сараной и че­ремшой.

Молодые быстро ели и торопились из яранг. Они устраивали шумные игры, гоняли кожаный мяч, набитый травой, подбрасывали смельчаков на растянутых шкурах, боролись, бросали чауты из рога, которые на длинном ремне кто-нибудь раскручивал вокруг себя.

Килькут был доволен: веселым получился его послед­ний праздник родившихся оленят.

Тайнав, Атувье и Вувун сразу же после первого дня праздника отправились в стадо важенок. Светило солнце, бодрил легкий морозец. Повсюду виднелись следы зай­цев, лисиц, горностаев. Особенно много было заячьих следов. Они пересекали еще спящие подо льдами и сугро­бами речушки, протоки, уходя от них в заросли тальника, в леса. Иногда попадались настоящие заячьи дороги, по которым человек легко мог идти. Еще белели глубокие снега, но высокое синее небо, ласковые лучи веселого солнца говорили, что весна уже просыпается и скоро- скоро начнет потихоньку готовить зеленые нарты, чтобы прикатить на них в страну чаучу.

Стадо важенок находилось сейчас на берегу реки Вулвияховейм. Хорошее пастбище выбрал Килькут для важе­нок — снега мало, ягельник густой.

В этот день родился первый каюю — олененок. Пас­тухи, которые уже много раз видели рождение телят, все равно радовались и с интересом наблюдали, как входил в жизнь новый олень. Темненький каюю, с белым пятном на лбу, сначала тихо лежал возле матери. Он был оглу­шен светом, холодным снегом. Холод и снег заставили его пошевелиться. Олененок пытался встать, но сначала у него ничего не получалось. Мать-важенка между тем под­нялась и начала вяло разгребать копытом снег. Олененок снова попытался встать, но только приподнял зад — задние-то ноги у оленят от рождения сильнее. Ему уже хотелось есть. Вскоре каюю научился стоять на коленях. Прошло не так уж и много времени, как он начал «хо­дить» вокруг матери на коленях, выискивая у нее вымя.

Неподалеку от того места, где он родился, начинался склон. Передвигаясь на коленях, олененок оказался возле края склона. Он снова хотел встать на ноги и... покатил­ся вниз. Мать-важенка подошла к откосу и тревожно захоркала.

Тайнав, наблюдавший за теленком, бросился к нему, но тот, увидев приближение какого-то неизвестного су­щества, испуганно мекнул и... бросился бежать вверх, к матери. Тайнав заулыбался.

— Испугался? Хорошо, что напугался. Сразу научил­ся ходить, — крикнул он.

В тот день родились еще два каюю.

Отел — время беспокойное, самое трудное в оленном деле. Волки и росомахи всегда где-нибудь кружат рядом. Каюю — легкая добыча, и потому хвостатые особенно настырны и коварны. И другая забота у пастухов — как бы мать-важенка не бросила своего теленка. Тогда пло­хо — помрет маленький.

На другой день это случилось. У одной важенки ро­дился теленочек в рубашке из белой прозрачной кожицы. Когда он появился на свет, важенка вела себя смирно. Только все смотрела и смотрела на своего странного ре­бенка. Потом подул ветер, рубашка на каюю надулась пузырем. Важенка испуганно хоркнула и бросилась бежать от теленка-пузыря. А тот, ничего не понимая, смирно лежал под кустом тальника, там, где он и родил­ся. Подошел Вувун, разрезал пузырь.

Далеко убежала важенка. Тайнав, который все видел, пошел искать ее. Долго искал. Только к вечеру пригнал. Олененок, который уже научился ходить, жалобно сто­нал, есть хотел. Тайнав подтолкнул важенку к олененку, но та выставила рога навстречу, не подпускала.

— Ты совсем плохая мать. Разве ты не чуешь запах своего ребенка? — сказал Тайнав и снова подтолкнул каюю. Важенка опять выставила рога.

— Давай вязать эту дурную! — крикнул Тайнав Атувье, который как раз подходил.— Помрет теленок.