Пленник волчьей стаи

Пшонкин Юрий Александрович

Атувье привязал важенку за куст, а Тайнав ногой тихонечко подтолкнул каюю к матери. Трогать теленка руками нельзя — важенка может тогда совсем его не допустить.

Едва каюю подошел к матери, как она ударила его копытом. Малыш снова потянулся к родительнице, но та отбросила его рогами.

— Эй ты, бешеная! Зачем бьешь своего ребенка? Смотри, отдам тебя хвостатым,— пригрозил Тайнав и опять подогнал олененка к матери.— Совсем дурная. Пу­зыря испугалась? Нет его, нет. Смотри.

— Давай свяжем ей ноги.

Она так не допустит его до вымени,—посоветовал Атувье.

Они связали ей ноги попарно, потом сделали среднюю связку, а к поперечному ремню привязали длинный. Те­перь оленуха не могла ударить олененка копытами, но могла ходить мелкими шажками.

— Пошли. Весь день провозился с этой дурной.

К ним подошел Вувун.

— Я не хотел утром говорить, но сейчас скажу: к стаду подошли волки. Я видел двух на вершине той сопки.— Вувун указал на крутобокую сопку.

— Я тоже видел трех хвостатых на гребне, когда дого­нял эту глупую важенку,— ответил Тайнав. — Смотреть надо. Ночью спать не будем.

Но первый урон стаду нанесли не волки, а крупная, серая, с белым задом, оленуха — она обглодала копытца у двух только что родившихся оленят. У нее самой уже родился олененок, но она его не тронула. Он ходил с ней. Белозадая хотела поживиться копытцами третьего олененка. Пакостница ходила вокруг молодой важенки, которая должна была вот-вот разродиться. Белозадая пы­талась зайти ей сзади. Молодая вяло сопротивлялась, выставляя рога. Наступило время родов. Оленуха легла на снег, по телу ее пробежала судорога.

Телят с обглоданными ножками первым увидел Ату­вье. Каюю пытались подняться, но тут же заваливались, оставляя на снегу алые следочки.

— Эй, сюда! — крикнул Атувье, подзывая Тайнава и Вувуна.— Беда, беда в стаде!

Первым словно на крыльях примчался Тайнав. Вувун подбежал намного позже. Пастухи смотрели на изуродо­ванного олененка. Невдалеке кувыркался в снегу еще один маленький.

Тайнав огляделся. Он-то и увидел, кто охотится за ножками новорожденных.

— Эй ты, белозадая! — крикнул Тайнав и поспешил на помощь молодой оленухе. Завидев подбегающего пас­туха, серая отпрянула, но недалеко. Тайнав метнул чаут, но важенка отскочила дальше.

За матерью, жалобно мекая, побежал олененок.

Молодая оленуха разродилась. Она нежно вылизывала черный комочек. Вернулся Тайнав.

— Если я один буду ловить ее, распугаю стадо. По­шли вместе ловить. Надо ее хитростью поймать.

Но отделить белозадую разбойницу оказалось не так- то легко. Едва завидев приближающегося к ней человека, она спешила в самое ядро пасущихся важенок и телят. Оленухи и оленята начинали нервничать. А кто не знает, что для отельного стада нужен покой. Испугаешь важе­нок — погубишь приплод. Испуганная важенка может сбросить плод или бросить своего теленка. Так и не уда­лось им поймать белозадую.

— Ладно, может, она больше не будет вредить,— махнул рукой Тайнав.— Пошли к костру.

Утром пастухи увидели еще трех новорожденных те­лят с обглоданными копытцами.

— Ой-е, белозадая принесла вреда больше, чем какая- нибудь росомаха! — вскричал Тайнав.— Что отец скажет? Скажет, совсем плохие пастухи.

Серую можно было убить, но ведь у нее был каюю. Если убить мать, он умрет без ее молока. Другие важен­ки ни за что не допустят до вымени теленка с чужим запахом. Теленок не виноват, что у него мать такая.

— Надо ее поймать и изменить ее запах,— сказал Вувун.— Пошли ловить.

Втроем они все-таки, не пугая остальных, оттеснили зловредную оленуху с ее теленком на склон увала и за­арканили. Важенка храпела, рвалась прочь. Около нее бе­гал перепуганный олененок и жалобно стонал: «Эть, эть». Тайнав подпалил оленихе шерсть, отрезал кончики ушей и хвоста. Атувье изрезал на ней весь мех. Затем плен­ницу отпустили.

Больше ее никто и близко не подпускал. Испуганные незнакомым запахом, оленухи шарахались подальше от пакостницы.

Загубленных оленят Тайнав отдал собакам. Остальных решили положить приманкой в капканы. Во время отела вокруг пастбища пастухи часто ставили капканы на росо­мах и волков.

* * *

Будь у Атувье крылья ворона, он смог бы высоко взлететь над сопками. Взлетев, увидел бы, что после его встречи с Черной спиной стая все время держалась где-то неподалеку... Но у Атувье не было крыльев, он ничего не подозревал.

Что-то произошло с Черной спиной после встречи с его прежним другом и хозяином. Теперь Вожак все чаще охотился один. Он стал раздражительным, злым и пускал в ход свои острые крупные клыки из-за малейшего неповиновения. Даже белая волчица старалась держаться от него подальше. Волки недовольно косились на Вожака и... чаще, чем раньше, вступали в драку друг с другом.

У волков глаза далеко видят.

Черная спина видел, как бывший друг-хозяин пришел в логово других человеков, как он стал охранять оленей вместе с другими человеками. Волки недоумевали: они находились рядом с оленями, но Вожак не давал знака «глазам стаи» — опытному волку, у которого вместо хвоста болтался лишь короткий обрубок. В прошлую зиму поте­рял свой хвост этот волк. Горячий клык человека оторвал его, когда он уходил от погони. Так получилось... Стая кружила вокруг оленей, но Вожак молчал. Иногда человеки оставляли кое-что от тех оленей, которых они уби­вали сами. Мало оставляли. Бесхвостый первый спро­сил Вожака: «Почему мы не встаем на тропу охоты? Почему ты не даешь знака мне, «глазам стаи»? Ты ви­дишь, Вожак, человеки и собаки спокойны. Спокойны и олени. Я знаю».