Пленники дорог
Шрифт:
— И правильно тебе всыпали, — сказала я. — Еще скажи спасибо, что нос не сломали. Тоже мне, нашел себе развлечение — смотреть, как обездоленные люди из-за крошки хлеба дерутся. Чем попусту время терять, пошел бы лучше к родителям, помог им по хозяйству…
Как же их жаль, этих несчастных, измученных людей!.. Но одной жалостью жизнь им не облегчить. Не знаю кому как, а мне боль и отчаяние этих усталых людей резанули по сердцу, как ножом. Может, оттого, что сама со вчерашнего дня все еще в себя придти не могу.
Я привычно зашла на постоялый двор с заднего хода — со стороны кухни. Не нравится мне ходить по общему залу — там обычно сидят одни мужчины и оттого каждая появившаяся женщина, как правило, привлекает к себе повышенное внимание. Не знаю, может это кому и нравится, но лично я этого не люблю. Неловко чувствую себя под обстрелом чужих глаз…
В кухне сразу встретила жену хозяина. Эта смешливая толстушка невероятным образом успевала все: и шевелить поварешкой в булькающем котле, и рассматривать принесенные мной рубашки, и давать подзатыльники поваренку, и искренне посочувствовать мне, несчастной и брошенной, а заодно, с восхищением оглядев мое новое платье, поинтересоваться, не могу ли я ей сшить похожее и сколько это будет стоить…
Быстро договорившись с ней насчет покупки хлеба к нам домой, я попросила ее позвать мужа — дело, мол, к нему есть, и изложила свою просьбу. Подошедший хозяин лишь почесал в затылке и посоветовал мне самой договариваться с хозяевами каравана. Он, дескать, с такими бандитами вступать в разговоры не большой любитель. Достаточно на рожи этого отребья поглядеть…
В большом общем зале для посетителей было все так же, как обычно бывает в таких местах в разгар дня: шумно, многолюдно, воздух пропах едой и вином. Бегали с разносами шустрые ребята, обслуживающие проезжающих, а их в летнее время всегда было с избытком. Хозяин этого постоялого двора, в отличие от остальных, не держал служанок: у него были на редкость многочисленные и семья, и родня, состоящая в основном из лиц мужского пола, и вот оттого-то вместо женщин на постоялом дворе работали сыновья и племянники. Не знаю, лучше это для дела, или хуже, но порядок на этом постоялом дворе был железный.
Судя по тому, что почти все столы в общем зале заняты посетителями, владельцам этого заведения в ближайшее время разорение не грозит. Идя вслед за хозяином, я ощущала на себе взгляды присутствующих — кроме меня, других женщин здесь не было. Оттого и таращатся… Остановившись у длинного стола, за которым сидело с десяток мужчин самого разношерстного вида, хозяин обратился к одному из них:
— Простите, уважаемый, эта женщина хотела бы поговорить с вами.
Мужчина, сидящий ко мне спиной, обернулся и цепко посмотрел на меня. Лет тридцати, может, чуть старше. Взгляд самца, уверенного в себе. Холодные, чуть ли не прозрачные голубые глаза, светлые, почти белые волосы, туго стянутые в хвост, как их обычно носят кочевники, неприметное лицо, загорелая кожа, узкая нитка усов, чуть заметная самодовольная улыбка на тонких губах…От него просто веяло силой, наглостью и самоуверенностью. Отличается от остальных за столом красивой одеждой, сшитой из тонкой кожи, причем портной, трудившийся над ее изготовлением, явно был не из последних в своем деле. Такую дорогую и изящную одежду обычно носят только высокородные. Не знаю почему, но от взгляда этого человека по моей коже словно холод пробежал. Неприятный тип. Хотя чего иного можно ожидать от хозяина невольничьего каравана? Окинув меня с головы до ног одним взглядом и отметив на шее отсутствие ожерелья, он, кажется, дал мне оценку и как женщине и заодно определил в деньгах мою рыночную стоимость. Мужчина снова взглянул на хозяина двора и тот, отвечая на безмолвный вопрос, заторопился:
— Это Лия, наша местная швея и вышивальщица. Нет, она не из тех, на кого бы вы могли подумать. Это очень достойная и уважаемая женщина.
— Ну и что же от нас, простых проезжих людей, да еще и отягченных грешной жизнью, потребовалось очень достойной и уважаемой женщине? — усмехнулся сидящий за столом, причем слова "достойная и уважаемая" прозвучали у него, как издевательство. Зубы ровные, белые, а ухмылка, как у волка! А уж то, как он смотрел на меня, вызывало в душе непреодолимое желание выплеснуть на него что-то вроде полного котла горячих щей…
Впрочем, и остальные мужчины из компании, сидящей вместе с ним за одним столом, поливали меня примерно такими же взглядами. Ну и народ тут подобрался! Один одного стоят и всех иным словом, кроме как бандиты, не назовешь. Пусть эти люди были с разным цветом кожи, в разной одежде, но лица у всех!.. Как сказал бы наш поселковый ювелир — пробы поставить не на ком! Все чем-то схожи между собой, и это "что-то" — отнюдь не праведная жизнь. То, что к мирным пастухам находящаяся здесь темная компания не имеет ни малейшего отношения — это даже не обсуждается.
— Лично от вас мне ничего не надо! — Меня с первого взгляда взбесил бесцветный тип в дорогой одежде, а особенно его наглый взгляд и неприятная улыбка. — Но на улице сидят люди, которых вы гоните на продажу. Это не мое дело и я не имею права вмешиваться в чужие дела, но прошу разрешения хотя бы накормить тех, кто сейчас сидит в загоне для животных.
— А какое, собственно, тебе дело до моих рабов? — В голосе спрашивающего мужчины появились неприятные нотки.
— Они такие же люди, как и любой из нас. Вы гоните их, как скот. Это жестоко, но вмешаться в их судьбу мы не можем: как мне сказала одна очень умная женщина, наше будущее уже записано в книге судеб, и изменить ничего нельзя. Но хоть чуть облегчить чужие страдания — это в наших силах. Я просто хочу немного им помочь. Дать уставшим, голодным людям немного еды перед тяжелой дорогой — в этом нет ничего дурного.
Услышав мои слова, мужчина захохотал, и к нему присоединились некоторые из сидящих за столом. А из остальных кто ухмылялся, а кто сверлил меня тяжелым взглядом.
— Ох, цыпа, ну ты меня и насмешила! В вашем краю все, видимо, не от мира сего! То на днях один ненормальный на дороге потрясал клюкой и призывал на наши головы громы и молнии, то здесь святоша сопли пускает! Вот уж чего не ожидал, так встретить в этой глуши почитательницу Мирных и Любящих! Мало, как видно, вас трясут за идиотские проповеди о всеобщей любви! Таких, как ты, блаженных, гоняют в городах, так они, жалельщики, в деревню пролезли и там слезы разводят! Послушай, цыпа, моего совета: лучше поскорей найди себе нормального мужика, жалей и люби его и забудь всю ту ерунду, которую только что перед нами несла!
— Спасибо за совет, но я оставлю его на будущее. Заодно прошу больше не называть меня так.
— Хм, на будущее… Цыпа, ты что, замуж за меня собралась? Вообще-то я бы не возражал… Тем более, если будешь настаивать, то я только за! Тут уж ничего не поделаешь — слабость у меня к красивым женщинам. А если они вдобавок ко всему еще и уважаемые!.. В таком случае я совершенно не в силах устоять! Договорились, цыпа. Вместе — так вместе. Только скажи, как мне тогда тебя называть, радость моя синеглазая, раз это слово — "цыпа" — тебе не нравится?
— Вы мне не ответили. — Я решила не обращать внимания ни на эти издевательские слова, ни на хохот, поднявшийся за столом. — Так я могу дать им поесть?
— Нет. Что им положено, они уже получили.
— Но…
— Цыпа. — В его голосе появились ледяные нотки, — цыпа, я очень не люблю, когда кто-то начинает мне указывать, что я должен делать.
— Я просто хотела…
— А я сказал — нет!
Ну что ж, хотя бы попыталась. Жаль, конечно, но здесь ничего не поделаешь. Пожав плечами, направилась к выходу, ощущая кожей, как меня провожает взглядом светлоглазый хозяин каравана. Пресветлые Небеса, ну до чего же мерзкий тип!..