Пленники надежды

Джонстон Мэри

— Я попробую, — с сомнением в голосе проговорила она.

Лэндлесс не ответил, и они замолчали, вглядываясь в безотрадную ночь. Но это продолжалось недолго, и вскоре Патриция застенчиво сказала:

— Вы не могли бы со мною поговорить? Мне страшно. Тут так тихо, и я не могу видеть ни вас, ни слуг, только это жуткое, жуткое лицо. Я вижу его везде.

Лэндлесс придвинулся к ней ближе и положил руку на юбку ее мокрого платья.

— Я здесь, рядом с вами, сударыня, и ничто не может причинить вам вреда.

Он тихо и естественно заговорил о том о сем: что им надо будет сделать, когда займется день, о ране Регулуса, о шторме, о море и его опасностях. Они были ему знакомы, ибо он хорошо знал море, и он рассказывал ей жалостные истории о кораблекрушениях, говорил о напастях и их преодолении, о героической стойкости в испытаниях и героическом спасении. Затем последовали истории о пустынном скалистом побережье Девоншира с его разбросанными там и сям рыбацкими деревнями, о тайной пещере, убежище головорезов, наполовину контрабандистов, наполовину пиратов и отъявленных мерзавцев, а также о том, как эту пещеру долго, но тщетно разыскивали власти. И о том, как однажды ночью с высокого утеса спустился паренек, распугав морских птиц, и неожиданно наткнулся на пещеру контрабандистов. Среди них находился беззащитный пленник, которого они собирались убить. Парнишка начал издавать странные дикие вопли, жутко завывать, швырять сверху камни, покуда негодяи не начали думать, что на них напустились все злые духи моря и земли, и не выбежали из пещеры, позабыв про свое черное дело. Тем временем паренек снова взобрался на утес, побежал в ближайшую деревню и поднял на ноги ее обитателей. Они поспешили к своим лодкам и, нагрянув в пещеру, застали контрабандистов врасплох, перебили их всех до одного и освободили их пленника.

Лэндлесс рассказывал эти истории умело, и они, словно мрачная музыка, звучали в ночи. Патриция позабыла и свою усталость, и свой страх и слушала его с жадным интересом.

— Что ж… — молвила она, когда он замолчал.

— Вот и все. Мерзавцы были перебиты, а их пленник спасен.

— А тот паренек?

— Паренек? Он вернулся к своим книгам.

— Вы его знали?

— Да, я его знал. Смотрите, сударыня, небо прояснилось. Видите, как луна серебрит эти волны?

— Да, это очень красиво. Я рада, что пленник спасся. Он был рыбаком?

— Нет, он был офицером акцизного управления — храбрым человеком, имевшим жену и много детей. Да, думаю, он ценил жизнь.

— А я рада, что все контрабандисты были перебиты.

Лэндлесс улыбнулся.

— Возможно, и для них жизнь была сладка.

— Это мне все равно. Они были злодеями, которые заслуживали смерти. Они грабили и убивали. Они были преступниками…

Патриция осеклась, и ее лицо из белого стало красным, затем снова белым, а взгляд уперся в землю.

— Я забыла, — пробормотала она.

Щеки Лэндлесса залила краска, но он спокойно спросил:

— Забыли что, сударыня?

Она бросила на него взгляд.

— Вы сами знаете, — ледяным тоном сказала она.

— Да, знаю, — ответил он. — Знаю, что из-за напастей этой ночи некоторые вещи вылетели у вас из головы. Какое-то время вы думали обо мне как о равном и держались со мной, как с равным, не так ли? Вы не могли бы быть более любезной даже с… к примеру, с сэром Чарльзом Кэрью. Но теперь вы вспомнили, кто я — униженный раб, преступник, которого, как вы справедливо сказали, негоже оставлять в живых.

Она не ответила, и он встал на ноги.

Она поглядела на него со слезами на глазах.

— Подождите, — промолвила она и протянула дрожащую руку. — Я задела вас. Но кто я такая, чтобы вас судить? И что бы вы ни совершили, какие бы за вами ни числились грехи, нынче ночью вы вели себя с беззащитной девушкой так благородно, как самый образцовый из наших дворян. И она просит вас забыть ее необдуманные слова.

Лэндлесс упал перед нею на одно колено.

— Сударыня, — вскричал он, — я считал вас самым красивым из Божьих созданий, но полагал, что вам нет дела до страданий, которых вам не понять и от которых упаси Бог вас саму. Но теперь я вижу, что вы сострадательный ангел. Если я поклянусь вам честью дворянина и Богом на небесах, что я не преступник, что я не совершал того, за что страдаю, вы поверите мне?

— Вы хотите сказать, что вы невиновны? — затаив дыхание, проговорила она.

— Видит Бог, да.

— Тогда почему вы оказались здесь?

— Я здесь, сударыня, — с горечью отвечал он, — потому что Фемида отнюдь не слепа, ее только изображают с завязанными глазами. Ведомая блеском золота, она видит хорошо — но смотрит только в одну сторону. Я не мог доказать свою невиновность и не смогу никогда. И любой — сэр Уильям Беркли, ваш отец, ваш родич — скажет вам, что единственное различие между мною и прочими обитателями Ньюгейта: фальшивомонетчиками, мошенниками, бандитами и разбойниками с большой дороги — среди коих числюсь и я, это то, что я не только негодяй, но и лицемер. И все же я прошу вас верить мне. Я невиновен в том, в чем был обвинен.

Его лицо было освещено луной. Она долго и пристально смотрела на него большими спокойными глазами, затем ласково и тихо промолвила:

— Я верю и сочувствую вам, сэр. Вы много страдали.

Он наклонился и поднес к губам подол ее платья.

— Спасибо вам, — отрывисто произнес он.

— Я могу что-нибудь для вас сделать? — спросила она, помолчав.

Он покачал головой.

— Нет, сударыня, ничего. Вы уже подарили мне ваше доверие и ваше ангельское сострадание. Это все, о чем я прошу и больше, чем то, о чем я мог просить час назад. Вы ничем не можете мне помочь. Я должен покориться судьбе. Я бы даже попросил вас не передавать то, что я вам открыл, ни полковнику Верни, ни кому-либо еще.

— Да, — задумчиво молвила она. — Если я не могу вам помочь, будет разумнее ничего не говорить. Это могло бы только усугубить вашу участь.

— Спасибо вам еще раз. — Он опять поцеловал подол ее платья и встал с колена, чувствуя, что у него стало легко на душе.

Начало рассветать, с первым неясным румянцем на восточном краю неба Лэндлесс разбудил рабов, и те, зевая и дрожа, очнулись ото сна.

— Что нам теперь делать? — спросила Патриция.

— Лучше всего двинуться через этот лес, пока мы не найдем какой-нибудь дом, хозяева которого помогут нам добраться до Верни-Мэнор.

— Хорошо. Но давайте не углубляться в этот лес, где мы видели то жуткое лицо. Давайте пойдем по берегу, покуда не рассветет. Сейчас в лесу все еще темно.

В знак согласия Лэндлесс улыбнулся, и они четверо — он и Патриция впереди, а двое негров сзади — зашагали по берегу. Воздух был стылый, тяжкий, ветра не было и, судя по безоблачному небу, день обещал быть жарким. На востоке небо румянилось все больше, и розовая дорожка протянулась по быстро стихающим волнам. Их ноги проваливались в мокрый песок, идти было тяжело, к тому же Патриция замерзла и устала, так что шли они медленно. Под ее глазами залегли темные круги, уголки губ утомленно опустились, распустившиеся золотистые волосы влажными массами обрамляли ее белую шею и прекрасное лицо, которое на их фоне казалось маленьким и детским. В ясных глубинах ее чудных карих глаз читалось нечто такое, чего Лэндлесс в них прежде не замечал. До сих пор он видел в них только презрение и неприязнь, теперь же они смотрели на него с сочувствием, истовым и удивленным.