Пленники Пограничья
Шрифт:
— Друзья Его величества дела насущные отложили, дабы гостям несравненным почтение оказать… — Вредо позвенел монетами в бороде. Мне вдруг пришло в голову, что он совсем не страшный, а скорее, очень растерянный. — Много урожаев не помнит Блекдаун пришлых из земель Измененных. Однако добра не приносили раньше…
— Чего хочет этот плешивый? — скривилась Мария. — Не нравятся мне они…
Я постарался перевести, скругляя наиболее острые углы.
— Это не… совсем не так, — попыталась отбить атаку тетя Берта. — Мы не можем принести вред. Посмотрите на нас — старики,
— Разве неведомо вам, что глава вашего септа, почтеннейший Эвальд, сознательно кровь свою Тому, кто приходит из мрака, отдал?
— Что?! — Мы вскрикнули все втроем — я, тетя Берта и Саня. Анка от нашего крика ойкнула и уронила вилку.
В принципе, Брудо озвучил то, о чем я и сам смутно догадывался. Еще когда у нас дома старики только обсуждали поход в Петербург, в их разговоре проскочило, что один из шестерых планируемых кандидатов-знахарей смертельно болен. Дядя Эвальд тогда уронил загадочную фразу, мол, так и должно быть, мол, это даже хорошо…
Но шестеро не пошли. Пошли только двое, и мы — в довесок.
— Почтенный Эвальд отдал свое Тайное имя мальчику, Ритуал проводя, — Брудо ткнул в мою сторону сучковатым пальцем, обвитым железным перстнем.
— Это правда, Бернар? — помертвевшим голосом спросила тетушка.
Я не знал, куда спрятать глаза. Дядюшка взял с меня слово, что кровники ничего не узнают до возвращения. Отдать свое Тайное имя означает очень много, и старшему Фэйри совсем не обязательно при этом умирать. Но принять имя — означает принять на себя обязанность закончить все дела, не законченные старшим кровником.
Я не мог понять, откуда егерь узнал. Если они так легко читают наши мысли, то жить в мире Изнанки будет крайне затруднительно.
— Юношу, Ритуал Имени прошедшего, интересует не Хрустальный мост, в славянские земли ведущий. Ритуал неверно проведен был, цели достиг, однако. Через смерть, через мрак первозданной гибели провел старший младшего, очистил его и на распутье оставил. И видим мы, что один из истинных путей избирает юноша. Кровниками Темного двора принят быть желает он и о браке с обычной девушкой мечтает! Однако возможным не станет это, покуда девица из обычных, в свою очередь, Ритуал Имени не пройдет…
Я готов был прыгнуть в камин, лишь бы не встретить глаза тети Берты. Мария и Анка толкали меня поочередно в бок, требуя перевода.
— …Нет сомнения, что девица Ритуал пройти может лишь среди обычных, но согласится ли род благородных круитни испытаниям подвергнуть ее? — монотонно разливался старец. — Кто возьмет на себя ношу открыть пути для испорченного ребенка из мира Измененного? Имени нового не получив, несет девица хаос Зеленой стране, как несет нам хаос и взрослая женщина, истинное имя которой скрыто во мгле ее долгих лет…
Я переводил, глядя строго перед собой. Злиться можно было только на себя. Я постепенно начинал понимать правоту этих немыслимо терпеливых людей. Мы ворвались в Изнанку, как ледяной сквозняк, губящий на своем пути нежные оранжерейные всходы. Поколения верхних Фэйри волей-неволей пропитались отравленной моралью обычных, а мы еще и прихватили двоих с собой. И все стало известно Вредо благодаря извращенному коварству Камиллы, у которой, как у всех Темных ведьм, свои цели.
По законам Зеленой страны, Анка была ребенком, не способным нести ответственность за свои поступки. А ребенка взрослые не могли просто так отпустить в опасное путешествие. Для эльфов чужие дети — все равно дети…
— Добрый Сосед из славянского септа также ласкает свою утерянную мечту, — хмуро продолжал старший егерь. — Цели его не в спасении людей из темницы, хотя благородные они очень! Желает почтенный Саня разведать, где на славянских землях Измененных двери Запечатанные есть, и желает их для септа своего, в горах холодных прозябающего, отпереть… И намерен он ради мечты своей один даже по славянским землям идти, в поисках глупой легенды, острова в холодном море, Буяном называемого…
— Мама родная… — Дядя Саня в сердцах опрокинул соусник и затеял борьбу со служанкой за право вытереть стол. Его щеки приобрели пунцовый оттенок.
— Саня, вы что, действительно, провести весь септ Григория в Изнанку хотели?! — Тетя Берта от замешательства тоже начала переставлять слова.
Я подумал, что хуже уже не будет, и залпом все перевел на русский. Как получилось, так получилось, мне стало наплевать.
— Дядя Саня, вы нас хотели бросить? — подняла глаза Анка.
Гости лэндлорда молча разглядывали нас, как разглядывает, наверное, садовник диковинный и страшноватый плод, невесть как проклюнувшийся на ветке яблони. Никто не улыбался и не злорадствовал. Лэндлорд Вредо откашлялся, махнул егерю рукой и принял командование.
— Почтенную Берту огорчать ни в коем случае не собирались мы. Однако благородные намерения ваши поддержать никак не можем… — Вредо заметил, что я замолчал. — Просим юношу Бернара, честность и дальше похвальную демонстрируя, переводить на язык славянский!
Я послушно залепетал, с тревогой ожидая, какой позор выпадет на плечи тетушке.
— Знахаркой и травницей многоопытной будучи, подговаривала и других знахарей в Зеленую страну отправиться, и даже жертву для демонов наметила, кровника своего же ослабевшего… И мешало вам только отсутствие девственницы, что добровольно бы жизнь Черному пастуху предложила. Мальчик и старик, что спят в темнице далекой, не волнуют почтеннейшую Берту. Цель ее — Хрустальный мост перекинуть, но не в славянские леса, а на Невидимый остров, где отрада Фэйри и жизнь вечная по легенде запечатаны…
Тетушка глубоко вздохнула, точно аквалангист перед погружением. У меня возникло стойкое ощущение, что нас четверых нагишом привязали к позорным столбам, и осталось ждать плевков толпы. Дядя Эвальд намекал на Невидимый остров, но он же считал притчи о нем пустым звуком. Невидимый остров у каждого народа зовется по-своему. У одних он прячется на небе, как у скандинавов, у других, как у индейцев, скрывается глубоко под землей. По словам дяди Сани, у русских Невидимый остров раньше звался Буян и находился он примерно там же, куда на лодке верные соратники сплавили смертельно раненного короля Артура.