Пленники Раздора
Шрифт:
Прошло несколько дней. Прибыли в Цитадель оставшиеся несколько обозов с ратоборцами. Стало ещё шумнее, ещё веселее. Мужикам молодым — раздолье. Поесть, отоспаться… Служкам же и приживалам — новые хлопоты.
Закружилась Клёна. То одно, то другое, некогда присесть, некогда закручиниться. Но о Фебре думать не переставала. Каждый день, каждый оборот. А поплакать, душу в тоске отвести не получалось — спать валилась чуть живая от усталости.
Однажды она шла в кузню, несла мясницкий тесак, на лезвии у которого появилась кривая зазубрина. Матрела наказала попросить железных дел мастера
Возле кузни оказалось многолюдно. Клёна сробела. Одни мужики! Не обидят, конечно, но ведь всё равно — насмешники. Впрочем, обережникам было не до девчонки. Они передавали из рук в руки железные колючки, разглядывали их, проверяли пальцами на остроту, смеялись.
— Это кто ж выдумал такое? — подбрасывая в ладони железку, спросил молодой темноволосый колдун с отчаянно прозрачными, будто слепыми глазами.
— Торень! — отозвался подмастерье из кузни. — Светом белым клянусь, он. Пришёл к Главе и давай железкой этой трясти, мол, а ежели б конь наступил?
Обережники хохотали.
— А Глава? — снова спросил черноволосый.
— Что — Глава? — весело отозвался кузнец. — Глава дуболомов высечь наказал, а потом накрутить таких железок два мешка. Вот и крутим без сна и отдыха. Хотя, какой им отдых, все равно на задницы присесть не могут.
И снова взрыв хохота.
Клёна не поняла, чему они так веселятся, протиснулась между широкими спинами, чувствуя себя совсем маленькой, и отдала кузнецу тесак.
Мужчины затихли. Глядели с любопытством. Девушка же боялась — начнут смеяться вместо Тореня над ней — такой тоненькой, но с тяжелым топором. Нет, промолчали. А когда она уже назад возвращалась, её догнал тот самый — с глазами настолько белыми, что они казались незрячими.
— Постой, красавица, — сказал он и улыбнулся.
— Что? — поглядела на него Клёна.
— Давай помогу, — предложил он.
Девушка прижала к груди тесак, словно незнакомый обережник мог отнять его силой, и помотала головой:
— Не надо. Сама.
— Так я ведь помочь только, — сказал он и добавил, будто в объяснение: — Тошно.
— Сама, — упрямо повторила Клёна, развернулась и почти бегом отправилась прочь.
Мужчина смотрел ей вслед с улыбкой.
Снова они увиделись в Башне целителей, куда Клёну отправила Матрела — отнести Русте и хворому вою трапезу. Лекарь, уж который день без остановки готовил чёрный, как дёготь, и зловонный отвар. Сливал его в бочонок и тот стоял, рассылая смрад чуть не на версту вокруг.
По счастью Фебр сидел на лавке, возле крыльца, а с ним рядом и давешний колдун, увидев девушку, он улыбнулся, но она поглядела строго и обратилась к Фебру:
— Меня вот… Матрела прислала. Поесть вам с Рустой принесла… — ей не хотелось, чтобы он думал, будто она сама нарушила собственное же обещание — не ходить к нему, покуда не позовёт.
— Спасибо, птичка, — ответил Фебр, а мужчина, сидевший рядом с ним, промолчал, но глядел тепло.
Клёна смутилась и заторопилась. Отнесла корзину наверх, после чего ушла, не оглядываясь.
Велеш повернулся к другу:
— Красивая какая! — сказал колдун с восхищением. — Тебе обед в корзинке носит, а мне не доверила себя даже до поварни проводить.
Фебр кивнул:
— Она с характером.
Обережник в ответ на это хмыкнул:
— Так это из-за неё Нурлиса тебя козлом безногим называет?
— Чего? — дёрнулся вой.
Будь у Фебра обе ноги целы, вскочил бы, как ужаленный, а так, лишь подпрыгнул слегка.
Наузник усмехнулся и хлопнул друга по плечу:
— Повезло тебе, что бабка нынче редко из каморки своей выползает. Не то наслушался бы. Она едва не каждому, кто к ней заходит, рассказывает, как ты «козёл безногий над девочкой измываешься». И добавляет, мол, лучше бы Ихтор тебе вместо ноги другое что оттяпал.
У ратоборца на скулах обозначились желваки, а Велеш беззлобно рассмеялся:
— Ну уж, осерчал. Не держи сердца, не тебя одного она полощет. Меня увидела, говорит: «У, страхолюдина рыбьеглазая, опять ты тут?» Аж от сердца отлегло. Я ведь думал — померла.
— Помрёт она, — усмехнулся Фебр. — Как же.
…Серый лежал, заложив руки за голову и смотрел в небо. Лесная земля — мягкая и прохладная ласкала нагое тело. Рядом с вожаком, уткнувшись носом ему под мышку, дремала довольная волчица.
Женщины. Они всегда тянутся к сильному. Их не пугает опасность, потому что они по глупости думают, будто могут её приручить. Чем сильнее мужчина, тем сильнее их любопытство и желание. И каждой грезится, что именно она станет владычицей.
Серому не нужны были владычицы. Он брал любую из волчиц и потом легко заменял её другой, чтобы одна не чувствовала превосходства над остальными. Впрочем, несмотря на такое непостоянство, детей у вожака было наперечёт. Живых, пожалуй, сосчитаешь на пальцах одной руки. Это хорошо. Дети много едят.
По счастью, волчицы могли понести только во время гона. В иные месяцы они, хотя и охотно предавались телесным радостям, но не тяжелели. Иначе выводок Серого обожрал бы всю Стаю. А так их было то ли трое, то ли четверо. Он не помнил точно. Ему приносили, показывали. Дети и дети. Все одинаковые — сморщенные, красные, узкоглазые и орут.
Он не отличил бы одного от другого, а своего от чужого. Если только по запаху. Младенцы пахли отцом. Но и к орущим свёрткам, и к их матерям, вожак утрачивал интерес сразу же, как только они отходили на несколько шагов. Он быстро уставал от женщин. А от детей уставал быстрее вдвойне. От женщин же с детьми приходил в тоску и ярость мгновенно. За ним это уже заметили.
Наконец, Серому надоело лежать. Он поднялся, перешагнул через спящую девку и перекинулся. В лесу пахло весной. Такой вкусный, честный запах. Светла любила весну. Хорошо, что скоро они будут вместе — он, Светла, весна…
Двадцать Осенённых волков из его ближней стаи. Десять обычных — крепких и сильных, которых поведёт Лют. Десять Осенённых от кровососов, во главе со Званом. И ещё десятерых он отправит вперёд. Итого пятьдесят.
Мало какая девка может похвастаться, что ради неё поднялась черна толпа мужиков. Хотя, какие ей — дуре — мужики? Шишек ей, веток, черепков. Ну да этого добра в Переходах — необеримо. Пусть забавляется. Лишь бы тут. С ним. Рядом.