Пленники Раздора
Шрифт:
Обережница стряхнула с колен шелуху, положила очищенную луковицу на чистую холстинку, а руки спрятала в рукава шубки. Стужа стояла — пальцы костенели!
— Не рассыплюсь, не надейся, — «утешила» она оборотня.
— Это тебе так кажется, — ответил он, а потом сказал: — Мне так хочется снять повязку! Глаза чешутся. Когда стемнеет — разрешишь?
— Нет. У тебя зрачки блестят.
Лют мученически вздохнул и снова взялся вертеть в руках луковку.
…Когда каша приготовилась, Лесана попробовала её — обжигающую, исходящую
— Пойду, Храна разбужу, — сказала она волколаку.
Тот рассеянно кивнул.
Девушка заметила, что оборотню нравилось сидеть возле огня. Повязка защищала глаза, но позволяла коже чувствовать тепло и Лют наслаждался.
Мало-помалу стянулись к костру, оживленно переговариваясь, остальные обозники с мисками и ложками в руках. Подошел Тамир, до сей поры о чём-то беседовавший со Смиром.
Обережница положила колдуну каши, и он кивнул в ответ. Устроился рядом. Принялся равнодушно есть, глядя в пустоту. Зато Лют уписывал харч, как не в себя. Лишь теперь Лесана сообразила, что кормила пленника чуть не сутки назад. Сделалось стыдно. А потом она рассердилась — гордый, да? Не захотел напомнить? Сам виноват.
— Вкусно у меня сестра стряпает? — громко спросил волколак, сотрапезников.
Мужчины отозвались согласным гудением, а девушке сделалось неловко от разом обратившихся в её сторону взглядов.
— Да, вкусно, — скупо похвалил Тамир «жену», отчего ей тут же захотелось провалиться сквозь землю. Казалось, даже последний дурак в обозе понял, что никакие они не супруги. Да и разве станет мужик бабу свою по плечу похлопывать, как сотоварища?
— Ай, накормила, красавица, — отозвался с другой стороны костра Смир. — Уважила. Я чуть ложку не проглотил.
Трапеза завершилась и парни, кто были помоложе, поволокли в сторону опустевший котел — отчищать да отмывать. Лесана, Тамир и Лют отправились к саням, на которых им предстояло ночевать. Полог колдун уже натянул, оставив продух, чтобы внутри не было слишком уж душно. Первой забралась Лесана, устроилась на войлоке, брошенном на солому, развернула меховое одеяло. Потом в сани юркнул Лют и уже последним Тамир.
— Ложись в серёдку, — подвинул девушку волколак.
Она было заспорила, но он ущипнул её за тыльную сторону ладони:
— В серёдку.
А сам вытянулся вдоль бортика и, повернувшись спиной, пробормотал:
— Повязку сними, уже всё лицо зудит от неё…
Обережница ослабила узел и стянула с головы оборотня полоску замши, бросив её в изголовье. Лют принялся яростно тереть глаза.
— Хорошо-то как…
Тамир уже давно устроился рядом и спал. Всё же он очень похож на Донатоса. Как сын на отца. И, словно крефф его — каменный. Даже взгляд такой же пустой.
Лесана смежила веки.
— Ты не спишь? — ткнул её в бок оборотень.
— Отстань.
— Что же случилось?
— Ничего.
— Врёшь, — усмехнулся волколак.
— Нет.
— Ты его знала? — спросил он. — Того обережника, который пропал? Кем он тебе был?
Девушка распахнула глаза и повернулась к собеседнику:
— Уж не с тобой я об этом буду говорить, — ответила она.
Оборотень смотрел пристально, словно надеялся разглядеть в её взоре то, о чём не хотел болтать язык.
— Видишь, Лесана, не обо всём приятно говорить. Верно? — негромко промолвил он.
— И что? — спросила она, не понимая, куда клонит собеседник.
— А то, — ответил волколак. — Спрашивать ты любишь, а отвечать — нет. Тогда зачем у меня над душой стоишь, вопросы свои задаёшь?
Девушка приподнялась на локте:
— Я лишь хотела знать — был ты в той деревне или нет? Дурачил ты Клёну или правду сказал?
Он качнул головой, словно досадуя её упрямству и глупости:
— Я тоже лишь хотел знать, кем тебе доводился тот обережник. И почему тогда, в подземелье, ты испугалась меня.
— А почему ты тогда бросился?
— А почему ты не хочешь отвечать на мои вопросы?
Лесана спросила, искренне не понимая:
— Зачем тебе?
Оборотень ответил вполне ожидаемое, что и было у него объяснением любой дурости:
— Скучно. Думал, поболтаем…
— Я хочу спать.
— А я нет, — он вздохнул. — Я хочу в лес.
— Слушай… — девушка устало уткнулась лбом в войлок. — Ну, дай отдохнуть, а? Что ж ты трепливый-то такой?
Лют зевнул:
— Кто умеет разговаривать с людьми — не пропадёт. А вы с Тамиром, как два сыча. И слово лишнее обронить боитесь. Оттого и неуютно обоим. Хорошо ещё, у меня глаза завязаны, а то, наверняка, как посмотришь на рожи ваши кислые, так с тоски и взвоешь.
Обережница хмыкнула:
— А ты, значит, не пропадёшь с языком таким длинным? Тебе, значит, уютно?
— Не пропаду, — он усмехнулся. — И вам не дам.
Она развеселилась:
— Ну, ну.
— Что «ну, ну»? Спи.
Волколак повернулся к ней спиной и тот же миг уснул. Лесана досадливо вздохнула — ну и трепло! Весь сон прогнал. Она ещё повозилась между своими «сродниками», устраиваясь удобнее, но Тамир недовольно рыкнул и придавил тяжёлой рукой.
С тоской обережница подумала о том, что замысел Клесха, разумеется, хорош, да только воплощать его приходится не Главе. А потом она заснула.
Ей блазнились объятия. Крепкие-крепкие.
Сильные руки стискивали плечи. От мужчины пахло дымом, морозом, железом, дублёной кожей. Девушка хотела посмотреть ему в лицо, но не могла запрокинуть голову — не хватало сил. И железная пряжка его перевязи больно давила на грудь.
«Спасибо… спасибо…» — шептала Лесана. Но он молчал. И ей было обидно, что она не видит его лица, не слышит голоса. И она плакала. Но из глаз катились почему-то не слезы, а крупные красные бусины. Те самые, о которых она так мечтала, и которых у неё никогда не было.