Пленники
Шрифт:
— Где он?
Не было смысла скрывать от нее случившееся. Стефа слушала рассказ матери, широко открыв глаза, — в них застыл ужас. Плечи ее затряслись, она упала лицом в подушки.
— Стефа, Стефа! — успокаивала мать. — Ты же не ребенок!..
— Он не виноват! Он ни в чем не виноват! — рыдая, кричала девушка. — Все этот старый филин, Харченко…
— Успокойся, успокойся, доченька!
Сама Марья Андреевна еле сдерживалась, чтобы не заплакать. Она знала о любви Оника и Стефы и не раз про себя радовалась, представляя
— Слезами делу не поможешь. Надо теперь о его друзьях подумать. Пора увести Гарника и Великанова в какое-то другое место. Ты посиди дома, я скоро вернусь.
— Нет! Я не могу оставаться тут… я с ума сойду…
Она не замечала слез, катившихся по ее щекам.
Мать подошла, погладила ее по голове.
— Глупенькая ты моя! Надо держать себя в руках.
— Я пойду вместе с тобой.
— Хорошо. Только когда перестанешь плакать.
— Я уже не плачу.
Вытирая обеими руками слезы на лице, Стефа даже попыталась улыбнуться. Мать вздохнула.
— Что ж, пойдем вместе!..
Они отправились к Гарнику. Всю дорогу Марья Андреевна осторожно оглядывалась, опасаясь, что кто-нибудь следит за ними. Но прохожих в эту пору было мало — при немцах жизнь в городе словно замерла. Люди ходили молчаливые, невеселые, придавленные тяжелым грузом горя и забот. Как будто даже остерегались попадаться на глаза друг другу: с опущенными головами проходили мимо по своим делам.
Марья Андреевна постучала в дверь.
Гарник сидел за столом и читал какую-то потрепанную книжку. В доме никого не было. Марья Андреевна в нескольких словах рассказала о том, что произошло.
— Я не могла сообщить сразу. Но теперь вам необходимо уходить.
Пришли Великанов с Дмитрием. Все были подавлены полученным известием.
— Понял? — повернулся к Гарнику Великанов.
В его вопросе прозвучал укор.
— Ведь это твой старик выдал!..
Гарник не поднял головы: чем мог он оправдаться?. Да, это из-за него арестовали Оника.
Великанов продолжал в том же суровом тоне:
— Кто говорил — не осмелится? Ты? Что теперь скажешь?
Гарник угрюмо отвернулся в угол. Ему было трудно смотреть в глаза товарищам.
— Да, я во всем виноват, — сказал он наконец.
— Надо подумать о вас, — вмешалась в разговор Марья Андреевна, невольно сочувствуя ему. — По правде говоря, не знаю, куда вас устроить. Хотя, кроме Оника, никто не знает, где вы…
— Оник не выдаст! — уверенно сказал Гарник.
— Но его могут заставить. Они мучают людей.
— Нет, он ничего не скажет, — подтвердил и Великанов. — Не таков парень!
— Надо выручать его, ребята! — сказал Дмитрий. — Неужели мы не сумеем спасти его?
Великанов бросил на него иронический взгляд.
— Ну, ну?..
— Надо сделать нападение на тюрьму.
— Видать, у тебя вчерашний хмель не выветрился. Хотел бы я посмотреть, как ты нападешь на тюрьму с дедушкиной клюкой!..
— Подожди, Ваня! — не обижаясь на Великанова, продолжал Тот. — Давай все-таки подумаем. Надо что-то предпринять. Слушай… Может, заставить нам этого самого Харченко заступиться за Оника?.
В глазах Гарника зажглась злоба:
— Ну… он нам заплатит за Оника!..
— Погодите, ребята! — вмешалась Марья Адреевна. — Так можно все испортить. Если вы тронете Харченко, Оника немедленно повесят.
— Безусловно! — поддержал ее Великанов. — Марья Андреевна верно говорит: мы погубим парня. Словно дети рассуждаете! Если доктор заявит в полицию, что ему кто-то угрожает, у Оника потребуют выдать имена сообщников, начнут пытать. Как вы не понимаете!
— Надо Харченко припугнуть как следует! — стоял на своем Гарник.
— Однажды ты его уже напугал «как следует».
Долго они еще обсуждали вопрос о том, как помочь Онику, но так и не пришли ни к какому решению.
8
Капитан Пауль Пельман рассматривал кольцо с бриллиантом. Он низко наклонился над столом, вставив в глаз лупу ювелира. Потом стал примерять кольцо. Ни на один из его пальцев кольцо не подошло.
Из маленького кармашка брюк, где обычно держат часы, капитан вытащил перстень с огромным агатом. Долго сравнивал кольца и любовался ими.
Напротив сидела овчарка. Она как бы повторяла движения хозяина, поворачивая голову то вправо, то влево и вопросительно поглядывая на хозяина.
Это занятие доставляло Паулю Пельману немалое удовольствие. Кольца отобрали у старика-еврея на рынке, — он хотел продать их. Его задержали и привели в полицию.
Пауль Пельман решил сам допросить старика. Рассматривая в лупу грани камней, он думал: «Не последние, ясно! Сдеру с него шкуру, если не отдаст спрятанные».
— Эй, Герберт! Приведи сюда того еврея.
В комнату ввели старика.
Перешагнув порог, он уставился на собаку, сидевшую на полу, и лицо его внезапно побелело, как известь. Он поднял глаза на капитана.
Пельман велел ему подойти ближе. В переводчике не было нужды: старик хорошо говорил по-немецки.
— Говори, Фридман, где спрятаны драгоценные камни вашей мастерской?
Фридман часто заморгал, протер очки:
— Камни мастерской? В нашей мастерской не было своих камней, господин начальник. Мы только выполняли заказы. Когда началась война, заказчики забрали все назад.