Пленники
Шрифт:
— А, ты и тут в начальниках ходишь?..
— Ясно! За кого ты принимаешь меня, Иван?
Гарник отвел Оника и таинственно сообщил:
— Не зови его Иваном — он тоже Оник, по фамилии Великан. Не удивляйся, после все объясним.
Целый день, забившись в укромный уголок, они рассказывали друг другу обо всем, что случилось с ними после разлуки в Нойен-Кирхене.
— Так-то вот! — закончил свое повествование Гарник, — если бы не фрау Анаит — жена Цовикяна, мы, пожалуй, были бы на том свете. Явилась в тюрьму с каким-то священником, а он
— Должно-быть… Меня тоже мобилизовали, но пока дело ограничивается одними разговорами. Ничего пока неизвестно.
— А не лучше ли все-таки опять подумать о побеге? — сказал Великанов. Ведь теперь мы гораздо ближе к фронту. Тут и Белоруссия рядом. Белоруссия-то наша советская земля, ребята!..
Вечером к Онику пришел Саядян:
— Где ты был? Я тебя целый час ищу.
Сразу было видно, что только присутствие незнакомых парней мешает ему поделиться какой-то большой новостью. Оник, в свою очередь, озабоченно подумал, что из-за встречи с друзьями не сумел предупредить Саядяна о своем разговоре с доктором. А пока он представил ему своих друзей.
Саядян, постояв около них, по-прежнему выказывал явное нетерпение, — скоро ли Оник закончит разговор.
Наконец, Оник спросил:
— Ты, кажется, что-то хочешь сказать?
— Да… только давай отойдем!..
— Не надо: Оник и Иван, — они даже не товарищи, а мои родные; что бы ты ни сказал, от них я утаивать не буду. Мы ведь не первый день с ними встречаемся!
После этого Саядян рассказал, что на работе он встретил поляка, знавшего по-русски.
— Принес соленые огурцы, завернутые в газету, — смотрю «Правда»!..
— Да что ты! Где она? — Все вскочили.
Саядян, оглянувшись, осторожно вытащил из кармана газету, сложенную в восемь раз.
— Давай сюда! — потянулся Великанов.
Но Оник уже спрятал газету за пазухой.
— Потерпи, всему свое время. Ты не говорил об этом с Филояном? — спросил Оник Саядяна.
— Я его не видел сегодня.
— Так вот, послушай, что я тебе скажу. Только поклянись, что никому ни слова об этом!..
И Оник рассказал все, что узнал от доктора насчет Филояна.
— Итак, друг, надо понимать, твои дела плохи. Как ты считаешь?
Новость была, действительно, не из приятных. Прикусив губу, Саядян стоял молча. Потом растерянно спросил:
— Что же посоветуешь мне делать?
— Придется тебе, приятель, бить отбой! Надо, чтобы все пошло насмарку, — о чем вы с ним толковали. И главное, не показывай вида, что знаешь, кто он такой, не сторонись его, но потихоньку-полегоньку откажись от всех своих слов. Говорил, что легион — предательство, — убеди, что изменил свое мнение. Говорил, что хочешь бежать, а теперь скажи, что отдумал. Ты ведь не ребенок, сам понимаешь, как и что сказать. В общем, отделайся от него во что бы то ни стало.
— Надо бы все это проверить, — вмешался Великанов. — Может, и зря наговорили на человека? Кем был этот Филоян в армии?
— Говорит — командиром батальона.
Великанов почесал затылок.
— А человек, рассказывавший тебе о нем, заслуживает доверия? Надежный? — спросил он Оника.
На этот раз призадумался и Оник.
Он недавно познакомился с Султаняном. Узнал, что до войны тот работал в одной из больниц Еревана. Дома оставил жену и двух ребятишек, которых очень любит. В плен попал в Крыму, был в нескольких лагерях и вот оказался здесь. Султанян явно избегал говорить с Оником на политические темы и только однажды приоткрылся, когда сообщил о прошлом Филояна. Неужели доктор мог возвести напраслину на человека? — как будто он не таков. А впрочем, надо еще приглядеться.
Великанову не терпелось:
— Давай-ка, Оник, лучше «Правду» почитаем!
— Не спеши, — поднялся Оник. — У меня дело есть к доктору. Закончу, — тогда и прочтем. Саядян, оставайся тут с ребятами, я скоро вернусь.
3
Султанян, когда он был не занят, любил полежать на диване.
— Новую партию пленных привезли! — сообщил ему Оник.
— Армяне?
— Да. Два моих товарища среди них.
— Это неплохо — тебе будет веселее.
Оник сел за столик и, приняв безразличный вид, развернул «Правду».
Доктор приподнялся на локте. Потом сразу вскочил:
— Что это у тебя?
Оник, притворившись непонимающим, начал озираться по сторонам. Доктор выхватил у него газету. Заметно было, как дрожат его руки.
— Я об этом спрашиваю.
— А, это? Это… газета. Ребята притащили огурцы…
— Какие огурцы? Что ты мелешь?
— Обыкновенные соленые огурцы, — усмехнулся Оник и протянул руку к «Правде». — Дай сюда, я отдам парням на курево.
— Ты с ума сошел! Тебя же за это арестуют!.. На курево я дам бумагу. Вон у меня под матрацем лежат немецкие газеты, пускай курят. А эту… — эту нельзя!
Он пробежал глазами заголовки первой страницы и изменившимся голосом повторил:
— Эту нельзя!.. «Новый разгром немецко-фашистских войск»…
Доктор быстро подошел к двери, чтобы накинуть крючок. Дверь оказалась запертой.
— Это ты закрыл?
Вопрос был излишним: в комнату после Оника никто не входил. Конечно же дверь запер Оник. Для чего? Доктор не стал спрашивать, — все было ясно.
Не сдерживая себя больше, доктор прижал «Правду» к груди:
— Это же наша «Правда», ты понимаешь?
Оник тоже не мог обманывать доктора.
— Да, понимаю, — сказал он. — И я принес ее для тебя…
— А где взял?
— У Саядяна. Он сегодня ходил на работу, там ему передал ее один поляк.
Доктор схватился за голову:
— Филоян знает?!..
— Нет, Филоян об этом ничего не знает. И не узнает, можешь быть уверен.
— Смотри, Оник!..
— Уж поверь мне.