Пленных не брать!

Бурцев Виктор

– Откуда тут дом?

– Сейчас посмотрим.

Подошли тихо, скрытно, ожидая, что вот-вот по ним откроют огонь, но дом оказался вовсе не дом, а что-то вроде большого шалаша из тонких древесных стволов. Видимо, временное укрытие, старое, давно заброшенное – то ли лесорубы, то ли охотники соорудили, но пришлось очень кстати, потому что обещанная немцем вьюга уже начинала отрясать снег с елей, пробиралась через малейшие щелочки в одежде к самому телу, холодила и леденила. Всем хотелось скорее отдохнуть, согреться, поэтому работали споро – одни настилали поверх каркаса свежие еловые лапы взамен старых, усохших и осыпавшихся, другие разводили внутри костер. В результате получился вполне уютный домик, в котором и переночевать было не грех. Дым, правда, уходил плохо, но всё же не настолько, чтоб угореть. Глаза пощипывало, это да, но зато в тепле.

Дежурить снаружи уговорились по часу, первым пошел Борисенко. Ели консервы, разогретые на костре. Немца, как заметил Воскобойников, по-прежнему сторонились, но Потапчук подал банку с консервой ему первому, заботился, видать, об иностранце. Поскольку фляжка Айнцигера оказалась всё же не бездонной, эсэсовец выпил самогона, причем с видимым удовольствием.

– Во дает немец, – шепнул с уважением Смоленский.

– Удивляетесь? – спросил эсэсовец, передавая кружку дальше. – Вы не пробовали франконский обстлер, его гонят из фруктов. Или трестер, из мозельского винограда... Хотя нет, трестер послабее и потоньше, а вот во Франконии в самом деле изготовляют примерно подобное же пойло. В такую погоду, как сейчас, лучше всякого коньяка.

– Чего он, товарищ полковой комиссар? – спросил с интересом Потапчук.

Воскобойников перевел, красноармейцы заулыбались.

– Видал, и у них мастера гнать имеются, – сказал Потапчук. – А у нас в Ельце из картох гонят.

За стенами завывал ветер, тряс ветхое с виду сооружение, но, раз уж оно тут столько простояло, стало быть, ветер ему нипочем. Сменился Борисенко, пошел на пост Смоленский.

– Холодно, – сказал Борисенко, отряхивая снег с шинели. – Кабы не ветер, еще ничего, а так... И страшно. Темно, хоть глаз выколи.

– В такую погоду кто тут будет шастать, – успокоительно заметил политрук. – Финны тоже не дураки, сидят, небось, как мы, едят да выпивают.

– Давайте-ка спать, – сказал Воскобойников. – Только за костром присматривайте, не то перемерзнем ночью.

– Я стану, товарищ командир, – вызвался Каримов. – Спать совсем не хочу!

– Смотри только, как станет в сон клонить, другого кого разбуди. Хоть даже и меня, – сказал комиссар, зевая. – Подъем в шесть! Даст бог, вьюга к тому времени закончится.

Лежали тесно, чтобы не упускать драгоценное тепло. Рядом с Воскобойниковым примостился Чибисов, с другой стороны – немец, комиссар чувствовал его горячее, сырое, пахнущее самогоном дыхание на своей щеке.

– Я хотел спросить, где вы так хорошо выучили немецкий? – прошептал Айнцигер, ворочаясь. Видать, понял, что комиссар не спит.

– В академии имени Фрунзе.

– А я вот всегда был ленив по части языков. Чуть-чуть понимаю по-французски, но на уровне «принесите мне еще бутылку вина» и разговоров с девушками. Собственно, во время французской кампании нам больше и не требовалось. Это была очень странная война, французы – отвратительные солдаты.

Воскобойников тихонько хмыкнул – язвительный, да к тому же достаточно страховидный эсэсовец как-то не походил на дамского угодника.

– Как вы думаете, товарищ комиссар, не спросить ли вашего финна насчет моего хутора? – продолжал Айнцигер. – Может быть, он что-то знает?

– Он не местный, к сожалению.

– Не местный? А вы сказали, проводник.

– Проводник – в смысле, человек, который знает местные обычаи, разные мелкие детали, ничего нам не говорящие.

– Вы ему доверяете?

– Почему бы и нет?

– Вот что погубит вас, русских, – сказал Айнцигер. – Вы всем доверяете. Не удивлюсь, если этот финн пристрелит вас при первой же возможности и удерет.

– У него уже были кое-какие возможности, но он делал всё так, как я ему говорил.

– Это до поры до времени.

– А вы пессимист, господин обер-лейтенант, – заметил Воскобойников.

– Я всего лишь разумно оцениваю обстановку, товарищ комиссар. Лучше все переоценивать, чем недооценивать. Именно поэтому я оставил в доте небольшой подарок вашим финским друзьям.

– Что? – Воскобойников приподнялся на локте. – Что вы там устроили, Айнцигер?!

– Боеприпасы к «бофорсу». Плюс пара ручных гранат и несложное устройство, которое приводит всё это в действие. Уверяю, для знающего дело человека – работа на минуту-две. Вы даже не заметили, когда я это соорудил.

– Но... зачем? Я же дал им слово!

– А вы его и не нарушили. Я же, в свою очередь, никому слова не давал, зато могу сейчас спать совершенно спокойно. Доброй ночи, товарищ комиссар. Доброй ночи.

Айнцигер замолчал и через несколько мгновений уже мирно сопел, как сопят безмятежные, уверенные в завтрашнем дне люди. Хотя комиссар вовсе не исключал, что он притворяется.

18

Воскобойников, казалось, едва заснул, когда его безжалостно растолкали.

– Товарищ полковой комиссар! Товарищ комиссар!

В тусклых отблесках костра Воскобойников узнал Чибисова.

– Что ты? – сонно спросил он.

– Товарищ комиссар, в лесу ходит кто-то!

Воскобойников сел.

– Что? Кто ходит?

– Не видно, товарищ комиссар... Темно, ветер... Я Потапчука сменил, только вышел, с минуту всего постоял, потом слышу – кусты хрустят.

– Олень, может?

– Не олень, товарищ комиссар. Человек.

– Да почему? Не видно же, сам говоришь! – осерчал Воскобойников.

– Так он это... смеется, – сказал Чибисов, и только сейчас полковой комиссар увидел, какие у командира отделения глаза.

Стеклянные, полные ужаса.

– Кто снаружи? – спросил Воскобойников, застегивая куртку.