Плесень
Шрифт:
— Целая. Она затянулась, не оставив шрама. Более того. Уменьшается количество и глубина язвенных поражений. Видите, как много чистых участков?
— Да.
Тильда посмотрела на Бородина, ловя его взгляд, словно пыталась прочесть мысли и докопаться до истины. Ее собственные мозги плохо соображали.
"Нет, не в этом дело, — тут же подумала Ада. — Я просто боюсь спросить".
Да, боялась. Еще как.
— Мне страшно так же, как вам, — вдруг сказал директор Госпиталя. — Я тоже ничего не понимаю. Наши успехи в понимании вируса… в общем, они столь же малы на сегодняшний
Председатель кивнула.
— А что с ним?
— Он выздоравливает. Смотрите внимательно. Видите? Когда вы пришли, этот участок на ноге был покрыт язвами. А сейчас они больше похожи на фурункулы, не более того, и, насколько я понимаю, продолжают изменяться. Исчезают.
Сальникова перевела взгляд на тело. Парень походил на мертвеца, пока что только так, но теперь она не могла не замечать, что изменяется он прямо на глазах.
Лука Бородин указал на монитор сканера.
— Показатели стабилизируются. Процесс идет в обратном направлении.
Все молчали.
— Значит, — сказал Ада, наконец. — Это все?
Врач покачал головой.
— Хотелось бы верить… Да… Говорить рано… — Лука уставился на монитор, словно завороженный каким-то необъяснимым ярким феноменом. — Не понимаю… И самое главное — они не кричат.
— Что? — не поняла Ада.
— Они не кричат, а мы знаем, что ни одно обезболивающее на последних стадиях не действовало. Все три, у которых обнаружены симптомы выздоровления, просто спят.
У Ады мурашки побежали по спине. Она поняла, что с самого начала ее беспокоило. Это же было очевидно. Лишь эмоциональное отупение и заторможенность реакций не позволили ей сопоставить факты.
Действительно, пациенты не бились в конвульсиях и не исходили криком, как это было раньше. Именно это сбивало с толку больше всего.
Ада прошла по отсеку, проверяя других двоих. То же самое. Четвертая стадия, плавно перетекающая в третью. Немыслимо.
— А что же другие? — спросила Сальникова, разыскивая, где бы присесть.
— Проверяем. Но… если все правда, кажется, мы спасены. Просто — спасены. Если откат начинается прямо с порога смерти… А в том состоянии мозг все равно что каша уже…
Лука Бородин осекся, видя, как смотрит на него эта женщина.
— Ладно, — сказал он куда строже, вспомнив, какую должность занимает. — Какие будут распоряжения, госпожа председатель?
Ада ответила не сразу, просто сидела некоторое время и смотрела в стену из белого пластика. С ее плеч враз свалилась целая гора. Потрясение то еще. Психика, уже адаптировавшаяся к стрессу, можно сказать, зависла.
— Продолжайте наблюдать и докладывайте мне. Через полчаса будут изменения?
— Да. Учитывая темпы выздоровления.
— Значит, через полчаса жду вас с докладом. Надо знать, кто из заболевших и находящихся в критическом состоянии выздоравливает, а кто нет. И не случайность ли это все. В общем, нужна будет любая информация, что вы к тому времени накопаете, Лука. Пока не скажу, держите все в секрете.
— Будет сделано.
Тильда вышла из бокса, окунаясь в прохладный ночной воздух. До чего же здесь хорошо! Несколько минут она сидела на краю металлического контейнера, одна. Мир словно провалился в небытие. Исчез шум, суета, яркий свет. Все.
Но ей все равно помешали — и хорошо, иначе бы Сальникова уснула бы прямо здесь.
Один из новых председателей комитетов подбежал к ней с докладом. После этого дела увлекли Аду, поглощая все ее внимание.
Однако о потрясающей новости она, разумеется, не забыла.
— Новостей нет?
— Нет.
— Значит, на связь не выходили?
— Значит, не выходили.
Послало же начальство напарничка!
Надоедливый сукин сын, сопляк, только недавно получивший статус солдата СБ и еще ни разу не ездивший в рейды. Как его? Лика подняла руку и почесала лоб. Это всегда помогало думать, напрягать затянутые серой дымкой усталости мозги.
Он стоял рядом и ухмылялся. Легкая щетина пробивалась на его худой физиономии. Эсбэшник походил на волчонка, не успевшего вырасти как следует, но уже метящего на звание взрослого хищника.
— Мой совет: заткни рот и просто стой спокойно, — сказала Лика, отвернувшись.
Она вспомнила имя.
Эдик. Чертов Эдик. Младший брат солдата, с которым когда-то Лика училась на курсах. В те времена Эдик еще в младшую школу ходил и однажды получил от нее подзатыльник за вредность.
Похоже, об этом не забыли они оба. Что-то в глазах молодчика заставляло сомневаться, что это не так.
Эдик закрыл рот — скорее всего, ненадолго.
Лика встала так, чтобы он не попадал в поле ее зрения, и принялась отвлеченно разглядывать лагерь, вернее, ту его часть, которая открывалась отсюда.
Если бы Лика вела дневник, то последняя запись в нем была бы такая: "Меня и еще одного придурка поставили в охрану Штаба. Людей мало, основная часть занята на охране периметра, следовательно, спрыгнуть с поста можно только после окончания смены. Этак часов через шесть. И это плюс к тем пятнадцати, которые мы провели на ногах… Врачи пытались затащить меня в лазарет, говорили, что надо срочно обследоваться. Не пошла. Если бы что-то было, я бы почувствовала, ведь мать чувствует, да? Не хочу в лазарет. Не хочу! Оставили на службе под мою ответственность. Но это сейчас прокатило, в чрезвычайной ситуации, когда не до меня, а так бы не отмахалась. А Эдика этого я просто пристрелю. Еще час — и ему крышка!"
Вынести болтовню Эдика в самом деле было непросто. Поначалу Лика подозревала, что он нарочно издевается над ней. Ну, помнит пару-тройку обид, ну с кем не бывает, но чтобы специально? Оказалось, впрочем, что нет. Ему просто стало скучно. Как всем тем, кто представлял себе службу в СБ вечным подвигом и крутейшим времяпрепровождением. Стоять в карауле, обеспечивать безопасность, охранять объект? Да разве это работа? Вот мутантов валить — другое дело, прочесывать городские развалины в поисках полезного мусора — менее престижно, но тоже хорошо, ведь в развалинах встречаются те еще твари.