Плевенские редуты
Шрифт:
— Знамена на бруствер! — кричит Скобелев и сам лезет наверх.
Епифанов мягко, но решительно удерживает генерала и несколько виноватым голосом, словно увещевая, говорит:
— Не серчай, вашство. Вас не сымешь — будете лезом лезть…
Ротный командир 61-го батальона Владимирского полка Федор Матвеевич Горталов служил в этом полку еще с Севастопольской кампании, когда прапорщиком прославился в смелых вылазках.
Сегодня утром командир полка, вызвав его к себе, вручил майорские погоны и поздравил с присвоением нового звания. Горталов поблагодарил, при этом его простоватое лицо бесхитростного человека продолжало оставаться озабоченным.
— Разрешите повести свою роту в бой, — попросил он, глядя большими темными глазами так, словно речь шла о личном одолжении.
Получив разрешение, Федор Матвеевич быстро вышел из палатки. На нем коричневое кепи с алым околышем и лакированным потрескавшимся козырьком, полевой китель, старательно очищенные от грязи сапоги с высокими голенищами. Сунув новенькие майорские погоны в карман и решив при первой же возможности надеть их, Горталов с головой ушел в заботы ротного накануне боя. К нему пришло новое пополнение — совсем молоденькие, необстрелянные солдаты, и надо было позаботиться, чтобы свой первый бой они провели как следует.
Федор Матвеевич распорядился выдать им побольше патронов, посытнее накормить, раздать лопаты, рассказать славную историю их полка, показать, как готовить штурмовые лестницы и фашины. Когда началось наступление и рота Горталова залегла под невысоким холмом, прижатая к земле турецким огнем, Федор Матвеевич стал в полный рост неторопливо ходить вдоль цепи от солдата к солдату и спокойно объяснять, как лучше стрелять.
Обучать молодых пришлось здесь же, в бою, и он всем своим видом — тем, что не обращал ровно никакого внимания на пули, казалось, огибающие его, не спеша оглаживал начинающие седеть усы — давал такой необходимый им сейчас урок.
Молодые должны были усвоить, что турки не так-то и страшны, как это может показаться на первый взгляд, что не всякая их пуля непременно твоя, а лучший способ уцелеть — расчетливый и отчаянный бросок в атаке.
И молодые солдаты, глядя на круглое, спокойное лицо ротного, на его коренастую фигуру, успокаивались. А Горталов подмечал, кто как окопался, кто как обращается с ружьем и не робеет ли, упаси бог.
Но робеть в присутствии такого ротного было неловко, и солдаты сами бодрились, а услышав: «Приготовиться к штурму!» — сделали последний смотр своего хозяйства и своей решимости.
В начале боя Алексей Суходолов, несший службу летучей почты, был послан Скобелевым с запиской к князю Имеретинскому.
Суходолов удачно промчался под градом пуль, только одна попала в переднюю луку седла, отщепив кусок вязового дерева, и щепка тесанула по лбу. Да еще Быстрец вовремя остановился как вкопанный перед разорвавшейся впереди гранатой, обдавшей жаром.
Уже на обратном пути, у холма, поросшего травой, Алексей вдруг различил позади себя конский топот и, оглянувшись, увидел двух всадников на маленьких крепких конях. По их шапкам с полумесяцами Суходолов безошибочно определил, что это неприятели догоняли его.
Приостановив коня, Алексей поднял его на дыбы, снял пику со стремени и, взяв ее на бедро, сам ринулся в атаку, прижимая локтем древко. Он сбил с коня всадника, и тот побежал, обхватив ладонями бритую, похожую на кавун голову. Суходолов рубанул, когда беглец обернулся. В глазах того были отчаяние и мольба. Но руку уже не остановить, она снесла голову наискось. Другой всадник торопливо выстрелил и, промахнувшись, погнал коня назад.
…Из зарослей кукурузы генерал Столетов, находясь при 3-й дружине, руководил огнем двух орудий 10-й донской батареи.
Недалеко от Столетова командовал пехотинцами штабс-капитан Купаров. «Талантливый офицер», — подумал о нем Столетов.
В это время осколок гранаты, пробив предплечье, повалил Купарова на землю.
Цветан пришел в себя от того, что кто-то приподнимал его.
Молодой казак с лицом, измазанным кровью, спрашивал:
— В седле усидишь?
Цветан движением ресниц ответил, что усидит.
Суходолов посадил его на Быстреца впереди себя и, держа пику так, что штабс-капитан мог на нее опереться, пустил коня тихой рысью.
Довезя офицера до перевязочного пункта и осторожно положив на землю у палатки, Суходолов почувствовал, что лицо у него в чем-то липком, и достал зеркальце.
Оказывается, щепка стесала кожу на лбу, и кровь запеклась на лице, испятнила рубаху. Суходолов промыл ссадину, перевязал ее запасным бинтом и помчался разыскивать Скобелева, чтобы доложить о выполненном приказании.
Конная батарея капитана Бекасова — медные, устарелые, четырехфунтового калибра орудия — к утру успела укрыться в люнете, стать на барбетах, замаскироваться кустарником, а передки с лошадьми отправить в резервную лощину.
За полдень явился Дукмасов, привез приказание Скобелева вынести батарею вперед, стрелять с открытых позиций косым огнем по траншеям турок. Бекасов немедля вызвал из лощины передки с лошадьми. Придерживая саблю на длиннополой шинели, протяжно скомандовал:
— Прислуга, на орудие садись! Справа — в одно орудие! Ящики — за орудием! Марш, марш! На рысях!
Развернув на полном скаку посреди поля фронт батареи, артиллеристы левее себя увидели залегшую русскую пехоту и, помогая ей, дали залп из всех пушек картечной гранатой.
Поле впереди покрыто кустарником немного ниже человеческого роста, и это затрудняет пристрелку. Наводчик, прильнув к целику, движением пальцев показывает дистанцию: «Вправо… левее…».
Орудие гулко откатывается.
И снова:
— Заряд!
— Пли!
На короткое время рассеялся туман, его вытеснил пороховой дым, стелющийся по земле. До наступающего противника оставалось шагов двести, и картечь легко валила его. Но в это время разорвавшаяся турецкая граната подожгла зарядный ящик. Стоян Русов — он был на подноске снарядов, — увидев, что бледный огонь охватывает ящик, подбежал к нему и вместе с молоденьким фейерверкером Лопунцом свез с батареи, успел вытащить снаряды.