Плиозавр-45
Шрифт:
– Золотая рыбка приплыла, хвостиком вильнула, яичко упало и разбилось, - но осекся под перекрестными взглядами Дуайнера и Плетнева.
– Странное дело, товарищ командир, - водолаз обращался одновременно и к Барсукову, и к Плетневу - Такое впечатление, что опять работали автогеном.
– Что, рядом опять какие-то следы?
– быстро спросил Дуайнер. Плетнев только сдвинул брови.
Баруздин не ответил, принялся разоблачаться. Все с нетерпением ждали, когда он вылезет из скафандра. А он не спеша потер ладонями лицо, оттянул стягивающий шею свитер:
– Тут уж дело не мое... Не
"Началось всплытие", - раздалось из динамика.
Для команды всплытие всегда в радость. Подняться на простор, глотнуть земного воздуха, увидеть небо...
У выхода на верхнюю палубу матросы тянули шутливый жребий, кому отдраивать люки.
– Все равно на палубу первый выйду я, - весело сказал Вивари.
– Если вы первый, то я непременно второй, - нарочито громко поддержал итальянца Дуайнер.
– Отдраить люки!
– прозвучала команда И первым по узкому трапу вверх бросился Вивари. "Температура за бортом плюс двадцать один градус, волнение моря один балл", - доносилось из динамиков.
– Курорт!
– зажмурился от удовольствия Баранов и полез по трапу вслед за Вивари, стараясь, однако, не показать своего нетерпения старшим - рядом поднимались Плетнев и Дуайнер.
Дальнейшее пронеслось перед Барановым как ускоренный киноролик. Ботинки Вивари, едва коснувшись палубы, поднялись над ней, в воздухе мелькнуло перевернутое, искаженное ужасом лицо итальянца, потом пролетели беспомощно машущие руки, будто сопротивляющиеся неведомой силе, тянущей куда-то потерявшее волю тело...
Еще миг - громкий всплеск - и тишина.
"Волнение моря - один балл" - снова донеслось снизу.
Поверхность воды равномерно окрасилась красным. Баранов не верил своим глазам... Он что было сил, не помня себя закричал:
– Человек за бортом!
Баранов прыгнул в воду и вскоре обнаружил медленно погружающееся тело.
Итальянца подняли на палубу. Вивари не дышал, глаза закатились. Меж лопаток торчала рукоятка кинжала.
– Не прикасайтесь!
– строго прикрикнул врач, когда Баранов протянул руку к кинжалу.
– Может быть...
– Он быстро произвел осмотр.
– Нет, никаких надежд, - заключил он, вытаскивая стальной клинок из бездыханного тела. Вдруг он в изумлении поднес его к глазам.
– Боже мой! Мне приходилось видеть такие. В Белоруссии, в детстве, я видел... Это немецкий кинжал Назывался он - "Все для Германии".
– Верно, док.
– Дуайнер, вооружившись носовым платком, осторожно взял клинок из рук врача.
– Отпечатки пальцев после пребывания в воде вряд ли остались, но тем не менее... Этот кинжал действительно называется "Все для Германии". Им, как именным оружием, награждались наиболее от точившиеся в годы второй мировой войны офицеры вермахта. Но откуда он мог появиться здесь?
Капитан Барсуков обнажил голову.
– Фантасмагория...
– он обвел глазами лица присутствующих.
Наружное и подводное наблюдение не зафиксировало в акватории подлодки "Академик Ширшов" ни судна, ни пловца, ни аквалангиста. Убийца Вивари в прямом смысле этого слова канул в воду.
– Вероятно,
– Ведь преступление совершено в их территориальных водах, да и погибший - соотечественник. А мы с вами, мистер Плетнев, будем выступать по этому делу свидетелями. Как и наш молодой друг мистер Баранов. Мы трое последними видели Вивари.
Плетнев молчал. Он сопоставлял разговоры акустика Вивари о зафиксированной приборами тени с бесплотным убийцей Вивари. Над Средиземным морем повисла еще одна тайна.
2
Цикады трещали прямо под вышкой. Ивар, казалось, заслушался и опустил бинокль. Реваз тут же поднял свой и невольно улыбнулся, подкручивая окуляры. Можно понять первогодка Барсукова - никак не привыкнет к здешней красоте. Но отвлекаться нельзя, как бы ни были прекрасны звездное небо, Млечный Путь, лунная дорожка, блестки света от маяка на гребешках волн, тишина, настоянная на запахе водорослей и кипарисов. Реваз повел бинокль за лучом прожектора. Конечно, здешние места по краскам скромнее его родного Кавказа. Показать бы Ивару Батуми, вот где слов не хватает, чтобы описать красоту, от которой щемит сердце.
– Слушай, друг, - заговорил Реваз, - я о тебе матери написал: приеду в отпуск с товарищем. А она спрашивает, почему, если у твоего друга русская фамилия, его не по-русски зовут?
– Реваз посмеялся.
– А мне самому это как-то и в голову не приходило.
– Латышское имя дала мне мама. Она родом из Елгавы.
– Слушай, ведь твой отец вроде бы подводник. Это не он той лодкой командует?
– Он. Мы скоро увидимся. Командир обещал отпустить к нему в увольнительную. Отец тут недалеко, в санатории, где весь экипаж после автономки отдыхает, - с гордостью сказал Ивар.
Луч прожектора пересек лунную дорожку. Дельфины, целая стая! Ну, на них Реваз насмотрелся - брат тренирует таких в дельфинарии. Милый народец, людей уважают.
Барсуков поднял бинокль.
– Дельфины, Реваз! И вожак впереди. Никогда не видел, чтобы так шли прямо на берег, за вожаком. И не играют, обидно! Люблю, когда они кувыркаются.
– Наверное, большой косяк рыбы у берега. Прицельно идут, как торпеды.
Луч прожектора ушел на берег, и темные дельфиньи спины слились с тьмой воды. Только у дыхала вожака, заметил Реваз, что-то блеснуло. Наверное, зафосфоресцировала медуза.
Реваз повернулся к морю спиной. Прожектор высветил верхушки пальм, ливанских кедров, поднялся высоко над ними, и стала видна часовня на одинокой скале в горах, блеснул асфальт приморского шоссе.
Снова желтым отблеском ответило прожектору море.
– Человек!
– вдруг крикнул Ивар.
– Это человек! По пляжу, по песку бежал человек в костюме аквалангиста...
Поспешно, не отрывая глаз от бинокля, Реваз Чуления разворачивал резервный прожектор. Ивар кричал в квадратик рации: "Нарушение государственной границы! Аквалангист, сопровождаемый стаей дельфинов, выбросился на берег!" Дальше Реваз не слышал: скатившись с вышки, он бросился за удаляющейся темной фигурой. Соседняя сторожевая вышка взяла нарушителя на острие своего прожектора, в перекрестье света переливался белым и черным его костюм.