Плисецкая. Стихия по имени Майя. Портрет на фоне эпохи
Шрифт:
Когда рыжеватому мальчику Робику, росшему в старинном Алексине и с детства интересовавшемуся музыкой, было 9 лет, его талант заметила гастролировавшая в городе знаменитая актриса Вера Пашенная и за свой счет отправила учиться в Центральную музыкальную школу при Московской консерватории. Там он побывал на опере «Кармен» в Музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко. «Хотите верьте, хотите нет, а первое в моей жизни детское художественное впечатление составила как раз “Кармен”. Хорошо помню, как Цунигу сажали в бочку: придя домой, я рисовал эту бочку. С этого началась жизнь», – через много лет вспоминал Родион Щедрин. Скажи ему кто тогда, что годы спустя его имя будет стоять в афишах «Кармен» рядом с именем великого француза, вряд ли поверил бы.
На
Через много лет этих рыжих – Майю и Родиона – соединит музыка. И любовь.
И «Кармен», конечно.
Рождение балерины
Балет – искусство, подчиненное строгим канонам и правилам, где артист – средство выражения для хореографа, который вместе с композитором рождает мысль, главную идею любого спектакля. Задача артиста – донести эту идею и мысль до зрителя, ведь сами хореографы крайне редко танцуют (хотя, конечно, случается: Ролан Пети в своих спектаклях танцевал). У каждого (ну, хорошо – почти у каждого) балетного движения есть свое название, будущих артистов с детства учат, как правильно (это важно – чтобы именно правильно, академично) эти движения исполнять. И если, например, в писательском деле стереотип, шаблон – грех большой, то в танце следовать правилам – норма. И все же есть одно «но». В театрах достаточно балерин, которые делают все правильно, технично и красиво, но они не становятся великими, их имена не произносят с придыханием поклонники по всему миру. Почему? Потому что нет индивидуальности, собственного, ни на кого не похожего, лица. На самом деле это не просто – привнести неповторимую себя в каждую роль, исполнять партию технично, правильно и красиво, и в то же время оставаться собой, никому не подражать и никого не повторять. Майя Плисецкая была именно такой – индивидуальностью – с самого начала, с первых шагов на большой сцене.
Плисецкую приняли в труппу Большого театра в военном 1943 году. Первого апреля. С годами эта дата, поначалу воспринимавшаяся как некий курьез, стала производить на нее мистическое впечатление – чем дальше, тем сильнее. «Есть в этом что-то дьявольское – быть зачисленной в труппу в день, когда нельзя никому верить», – сказала она накануне празднования 50-летия творческой деятельности. В первый же год работы в театре она исполнила партию Маши в «Щелкунчике», станцевала Фею Сирени и Фею Виолант в «Спящей красавице», па-де-труа в «Лебедином озере», фрески в «Коньке-Горбунке» (на музыку Цезаря Пуни), мазурку в «Шопениане» и много чего еще – в общей сложности подготовила двадцать ролей.
Тогда же, во время войны, ей удалось несколько месяцев поработать с Агриппиной Вагановой, о чем я рассказывала в предыдущей главе. С Вагановой Майя подготовила свою первую сольную партию – мазурку в «Шопениане», в которой впервые ярко проявился ее динамичный, стремительный прыжок. Очень скоро он сделает балерину знаменитой. Впрочем, известность ей принесет не только прыжок. Тогда же, в свой первый год в театре, она начала рассеивать создавшееся в школьные годы мнение, что из Плисецкой вырастет балерина лирического плана. Сейчас то школьное пророчество звучит немного странно, правда? На самом деле она универсальная балерина, а это случается в балетном мире не так часто.
Первую – и очень неожиданную – славу Майе принесла партия Маши в балете «Щелкунчик». О дебюте, который состоялся 6 апреля 1944 года, написала газета «Комсомольская правда», и… юную балерину завалили письмами с фронта бойцы и офицеры. Конечно, они не видели ее на сцене, но такова была сила печатного слова (и вера в него), а еще больше – тоска по мирной жизни, в которой существуют театры и юные прекрасные балерины. Суровые мужчины писали с передовой – поздравляли, желали успехов, радовались, что в советском балете растет такая прекрасная балерина, говорили, что надеются увидеть ее на сцене. Некоторые звали замуж – как без этого? Отвечать на каждое письмо возможности никакой не было, а потому юная (и, наверное, немного смущенная) Майя обратилась сразу ко всем своим адресатам по радио. Была тогда специальная программа для этого – «Письма на фронт». Это была слава, пришедшая практически сразу, с первой большой сольной партии. И эта слава не покинет ее уже никогда.
С самых первых выступлений было очевидно: на сцене Большого появилась танцовщица больших технических возможностей и яркой индивидуальности. «Природа необычайно щедро одарила Плисецкую, – писали авторы брошюры “Майя Михайловна Плисецкая”, изданной в 1953 году, когда балерине присвоили звание заслуженной артистки РСФСР. – Стройная фигура, гибкие и выразительные руки, врожденные пластичность и музыкальность, высокий и легкий прыжок словно создали ее для танца. Годы обучения в балетной школе сформировали Плисецкую как артистку балета, для танца которой характерны красота и благородство линий, сочетание лирического дара и яркого темперамента, сильная и точная техника исполнения. Однако в первый год работы в Большом театре у Плисецкой все же преобладает стремление к техническим достижениям, к технической виртуозности за счет актерской выразительности исполнения».
Правда, скептиков, видевших в Майе виртуозную «техничку», поуменьшилось после ее дебюта в 1945 году в партии Раймонды в одноименном балете Александра Глазунова. А доброжелатели назвали эту роль «рождением балерины». Своей Раймондой Майя доказала: танцевальная техника для нее – лишь средство для создания образа. «В ее исполнении появилась глубокая осмысленность, сердечность, выразительная актерская игра».
Накануне премьеры Плисецкая говорила в интервью «Комсомольской правде»: «Я очень счастлива и очень волнуюсь перед выступлением. В течение месяца я много работала над чистым, нежным образом Раймонды. Мне хотелось передать пленительные черты девушки, проносящей через все испытания свою любовь к рыцарю де Бриену. Партия Раймонды технически сложна и требует большого физического и нервного напряжения от исполнительницы. Достаточно сказать, что первый акт идет более часа, в течение которого нужно много танцевать. Или вот деталь – за время балета мне придется пять раз менять костюм».
Через много лет солист балета Юрий Жданов скажет, что Плисецкой подвластны практически все сферы в танце – даже бессюжетные балеты со слабой драматургией. При одном, конечно, условии: в них есть талантливая хореография. Вот как в «Раймонде». Сами артисты про такие спектакли говорят, что в них нужно танцевать музыку – не «под музыку», а именно музыку. Плисецкая, отличавшая необычайной музыкальностью, всегда танцевала именно музыку. Вспоминая «Раймонду», Юрий Жданов говорил: «Спектакль может стать скукой, наказанием в одном случае и праздником – в другом. Все зависит от балерины. Плисецкая действительно обращается к музыке, которую понимает в совершенстве, но еще лучше она чувствует и понимает хореографию. Артистка исполняет великолепную балетную симфонию. Не побоюсь утверждения: танец Плисецкой в “Раймонде” равен музыке, а, может быть, и выше ее».
«Я старалась, чтобы героини и “Раймонды” Глазунова, и “Спящей красавицы” Чайковского были лучезарны, царственны и достоверны в самой фантастике сказочных сновидений», – скажет Плисецкая через тридцать лет после премьеры. Они именно такими и были – лучезарными, царственными и достоверными. Тогда, в свои самые первые годы, Майя начала вырабатывать то, что со временем назовут «плисецкий стиль», о котором известный балетовед Вадим Гаевский напишет в 1979 году: «Плисецкая опередила развитие танца на поколение, лет на двадцать. В середине 1940-х она показывала нынешний классический танец. И все ее творчество, особенно творчество ранней поры, было подчинено одновластной мечте – приблизить уже приснившееся время, обратить этот сон в явь, а наступающий день – в наступивший. Она была нетерпеливой танцовщицей, она не желала ждать долго. В сущности, ее знаменитый прыжок был прыжком через время. Взлетая в своем шпагатном жете, она устремлялась в туманную даль еще не пришедшей эпохи. Жете Плисецкой – живой летательный аппарат».