Плоды зимы
Шрифт:
— Надо все взять с собой.
Они направились в столовую. Отец снова чиркнул зажигалкой. Мать выдвинула левый ящик буфета и стала рыться в нем. Руки у нее по-прежнему дрожали. Она вытащила ценные бумаги, какие-то вещи, которые как попало сложила на буфет. От всколыхнувшегося воздуха огонек зажигалки заколебался, замигал и погас. Отец выругался. Зажигалка больше не загоралась.
— Надо найти свечку.
— Ты ведь знаешь, в кухне есть свечка да и зажигалка тоже.
Отец долго шарил
— Черт! Черт побери! Только время уходит…
Раздались три взрыва, более глухие, чем прежние, дом вздрогнул, в окнах задребезжали стекла. Совсем близко застрекотал ручной пулемет. Отец зажег свечу и вернулся к матери, которая стояла, не смея пошевелиться.
Она поднесла бумаги к самому язычку пламени, плясавшему от ее дыхания.
— Ты тут пожара не устрой, — насмешливо проворчал отец. — Они и без нас об этом позаботятся!
— Куда все сложить?
— У тебя что, нет сумки?
— Какой сумки?
— Да любая сгодится.
Оба нервничали. Отец чувствовал, что перестрелка все приближается. Если они сейчас не выйдут из дому, то через несколько минут будет уже поздно. В сад того и гляди ворвутся люди: одни будут обстреливать Педагогическое училище, другие отбивать атаку.
Он возвратился на кухню, открыл чулан и снял висевшую на двери брезентовую сумку.
— Засунь все сюда, — сказал он.
Затем он снял свои часы, висевшие у окна, положил их в карман.
— Надо бы захватить одежду, — заметила мать.
Она достала пальто, перешитое из шинели солдата, которого они приютили в дни отступления, набросила на плечи отцу накидку. Они подошли к двери, отец погасил свечу и сунул ее вместе с обеими зажигалками в карман.
Ружейные выстрелы и разрывы гранат звучали теперь еще ближе.
Отец напряг слух, осторожно приоткрыл дверь, обернулся и спросил:
— Ничего такого не слышишь?
Мать шагнула к нему.
— Нет.
— Ну тогда пошли. Нагибайся как можно ниже. Если начнут стрелять совсем рядом, ложись и не двигайся.
Он приотворил дверь лишь настолько, чтобы пройти. Словно вновь обретя былую солдатскую ловкость, он согнулся чуть ли не вдвое. Шагнул через порог и почувствовал, что мать удерживает его за накидку.
В тот миг, когда он обернулся, чтобы сказать: «Закрой дверь, только не хлопай», пулеметная очередь разорвала ночную тишину: казалось, стреляли прямо у них под ногами. Сквозь ветви деревьев отец увидел огненные блики, скользившие по фасадам домов на Школьной улице. Он повернулся, толкнув при этом мать, и крикнул:
— Черт побери, слишком поздно!
Старики налетели друг на друга. Отец почувствовал. как жена, теряя равновесие, ухватилась за него. Он попытался удержать
Теперь гранаты рвались совсем рядом, и четыре красные вспышки осветили комнату.
Отец приподнялся, встал на колени, помог жене отодвинуться и закрыл дверь.
37
— Вот те и на! — ворчит отец. — Вот те и на!.. Теперь нам крышка.
Дверь снова закрыта. Они оба тут, рядышком, на холодном линолеуме кухни. Мать молчит.
— Ушиблась? — спрашивает отец.
— Нет… А ты?
— Тоже нет… Сумка на улицу не упала?
— Нет. Я ее держу.
— Не можем мы… тут оставаться.
Пальба теперь идет так близко, что им приходится почти кричать да еще выбирать минуты, когда грохот взрывов немного стихает.
— Но куда ты хочешь идти?
— У двери оставаться нельзя… Поднимусь за матрасом… Надо перебраться в столовую, устроимся у буфета, так будем подальше от окна.
Отец чувствует, что матери уже нет рядом. Он следует за ней в столовую. Оба ползут на четвереньках, как дети во время игры.
— Вот… Тут самое безопасное место… Ложись у буфета… Я поднимусь в спальню.
— Нет, оставайся тут.
— Но я ничем не рискую. Только матрас притащу. Его голос звучит твердо. Властно. И все же мать говорит:
— Тогда и я с тобой.
— Нет. Оставайся тут!
Отец удаляется. Легко находит дорогу — ведь он наизусть знает каждый уголок своего дома. Будь сейчас светло, он не шел бы быстрее. Он не ощущает усталости, даже не задыхается.
В спальне отец подходит к окну. По дороге нашаривает рукой на прохладном мраморе круглого столика жестянку с табаком, которую ставит туда каждый вечер. Кладет ее в карман. Наклоняется к окну и припадает глазом к отверстию в ставне. Ночная тьма по-прежнему озаряется вспышками. Стреляют в стороне вокзала. Стреляют и возле сыроварни, и в пригороде. Короткие всполохи вырывают из мрака силуэты деревьев и домов.
Отец идет к кровати, и только тут ему приходит в голову, что накидка будет мешать. Он отбрасывает ее полы за спину, стягивает простыни к изножью кровати, сворачивает втрое матрас и берет его в охапку. Он чувствует себя сильным, как в тридцать лет. Без труда поднимает свою ношу, идет, не спотыкаясь. Ударяется рукой о круглую ручку двери, но боли не чувствует. Спокойно спускается по лестнице.
— Помочь тебе? — спрашивает мать.
— Отойди с дороги.
Молчание.
— Клади на пол, — говорит мать.