Плоды зимы
Шрифт:
И тут отец еще больше ощутил свое одиночество. Он сказал чуть слышно:
— Умирает человек — и для него все кончено, но совсем другое дело для тех, кто остается жить.
64
Похороны матери состоялись в три часа пополудни. Несмотря на снег и мороз, пришло много людей проводить ее, двери очень долго были распахнуты настежь, и холодный ветер настудил дом. Отец уже едва держался на ногах, он не вставал
Отец поднялся, только когда выносили гроб. Он сдернул с головы каскетку и прошептал:
— Бедная ты моя старушка… Бедная ты моя старушка…
Конец фразы заглушили рыдания, которые давно уже теснили его грудь.
Он, понятно, не мог участвовать в похоронной процессии, не мог в такой холод идти пешком на другой конец города. С ним в доме осталась мадемуазель Марта, которая тоже с трудом передвигалась. Она прежде всего вытерла тряпкой пол, потом села на стул матери, они подбросили в печку поленьев, чтобы натопить дом.
Потом они заговорили о матери. О том, как жили до войны, как беседовали по вечерам, сидя на скамейке в саду. Они словно вновь видели все это, и каждый вносил свою лепту в воспоминания. Их дуэт мог, казалось, длиться целую вечность, монотонный рассказ о прошлом все дополнялся, все приукрашивался различными подробностями. Говорили они и о войне. Нет, не о той, что еще продолжалась. События, происходившие где-то далеко, мало их занимали. Они говорили сначала о войне 1914 года, потом о той, которая закончилась для них в тот день, когда немцы оставили город. Можно ли было ожидать такого? Ведь они оба родились вскоре после войны 1870 года. В дни их молодости люди часто вспоминали, как пруссаки оккупировали город.
Так они и беседовали, не выказывая ни горя, ни радости, перебирая множество воспоминаний, в которых мать занимала свое место. Время от времени отец останавливался и говорил:
— Теперь ее уже не мужают заботы… Правда, она так никогда и не увидит внука… Да и я его, верно, тоже не увижу.
Старая дева, которой было приблизительно столько же лет, сколько отцу, вела себя иначе, чем другие его собеседники. Она не переубеждала его. И только всякий раз повторяла:
— Что вы хотите, две жизни на этой земле не проживешь.
Когда все вернулись с кладбища, Франсуаза проводила мадемуазель Марту домой.
Отец объяснил Жюльену, что надо принести из погреба. Тот вскоре возвратился с бутылкой золотистого вина, отец осторожно откупорил ее, и комната наполнилась крепким винным ароматом.
И вот они молча сидят перед стаканом вина. Отец — на своем месте, возле окна, где уже закрыл ставни. Франсуаза — перед стенным шкафом, на том месте, где обычно сидел Жюльен. Поль — в конце стола, он сидит вполоборота, чтобы не оказаться спиной к Жюльену, который примостился на ступеньках лестницы. На стуле матери восседает Мишлина.
— Хорошо, что ты не пошел на кладбище, — говорит Поль. — Холод был просто собачий. И, доложу тебе, стоять у входа и принимать
— Да, да, — подхватила Мишлина. — У меня до сих пор никак ноги не согреются.
— Вам бы надо ненадолго разуться, — сказал отец.
— Не стоит. Пора домой. У меня дел полно.
— Вот и ступай, — сказал Поль. — А я хочу немного потолковать с отцом, пока здесь Жюльен.
Мишлина выпила вино и встала. Она прикоснулась губами к щеке отца, задела при этом шляпой его каскетку и свернула ее козырьком на затылок. Перед уходом она бросила взгляд на Франсуазу, потом на Жюльена и сказала:
— Если хотите, можете переночевать у нас.
— Нет, нам надо возвращаться, — сказал Жюльен. — Поезд уходит в семь тридцать вечера, мы еще поспеем.
Поль усмехнулся и спросил:
— Это из-за работы ты так спешишь?
— Вот именно!
Тон, каким Жюльен произнес эти слова, пробудил в отце тревогу, и он поспешно сказал:
— Раз им нужно возвращаться, незачем здесь ночевать… Незачем.
Мишлина уже у двери. Жюльен встает и подходит к ней. Франсуаза тоже встает.
— До свиданья, милая, — говорит Мишлина, протягивая руку.
— До свиданья, мадам, — отвечает Франсуаза.
Пауза. Отец смотрит на Мишлину. Их взгляды встречаются. Мишлина поворачивается к Жюльену, протягивает ему руку и говорит:
— До свиданья.
— До свиданья.
Она быстро выходит.
Молчание.
Каблуки Мишлины стучат по ступенькам крыльца, затем все стихает.
Кашлянув, Франсуаза говорит:
— Пожалуй, я уйду раньше. Если вам надо поговорить…
— Мы и при вас можем, — отвечает Поль.
— Конечно, конечно, — подтверждает отец. — Секретов у нас нет. Мишлина ушла потому, что у нее дела дома… Но…
Все так же стоя посреди кухни, Жюльен говорит:
— Франсуаза права. Она зайдет к госпоже Робен. Мне все равно надо будет с ними проститься. Она меня там и подождет.
Отец пытается возразить:
— Ну зачем же беспокоить людей… — говорит он, но, уловив вопрошающий взгляд, который Франсуаза бросила на Жюльена, тут же умолкает.
Франсуаза встает. Да, именно так, как он думал. Она совсем как мать: достаточно одного взгляда Жюльена, и она подчиняется. Старик чувствует себя потерянным. Чувствует себя наивным. Теперь он и сам не понимает, почему возлагал такие надежды на Франсуазу, не понимает, на что он, собственно, надеялся.
Франсуаза подходит к отцу, чтобы поцеловать его, он встает и стягивает с головы каскетку. Дрожащим голосом произносит:
— До свиданья, девочка. До свиданья… Помните, мать вас очень любила… Она… Словом, думайте обо мне иногда… Ведь для вас, молодых, от Лиона до наших мест рукой подать…
Он чувствует, что сейчас расплачется, и умолкает. Видит, что Поль с кривой усмешкой наблюдает за ним, и кашляет, чтобы скрыть смущение.
Франсуаза целует отца, как поцеловала утром. Говорит ему в самое ухо: