Плохая война
Шрифт:
— Что-то ты долго, сынок, — выглянул в дверь булочник, — идёшь тут, болтаешь, лучше бы тележку подтолкнул.
— Батя, а ты знаешь, что война будет? Патер сказал, какой-то Водемон приехал, — выпалил в ответ сын, опередив Ганса.
— Водемон? Слышь, Якоб, — обернулся Бык к какому-то покупателю, — тряхнём стариной?
— А то! — откликнулся покупатель, оказавшийся тем самым мясником Якобом, — есть еще порох в пороховницах!
Ганс остался в дураках. Прошёл совсем не по пути полгорода против ветра и не получил ни хлеба, ни мяса, ни даже благодарности. Что за жизнь! На войне, наверное, и то веселее.
Добравшись до дома, он принялся за поиски оружия и доспехов. Сложнее всего искать то, чего нет.
20
Стёганая куртка, одеваемая под доспех или, для самых бедных, вместо доспеха.
А на другом конце города Бык и его семейство воодушевленно собирались на войну. Четверо сыновей вытаскивали из кладовки доспехи, накопившиеся там за последние пятьдесят лет. Женщины: мать-старушка, жена главы семейства — полненькая фрау средних лет, беременная молодая жена старшего сына, собирали продукты. Старший сын, здоровяк лет тридцати, на голову выше отца, вытащил из кладовки два огромных двуручных меча. Тот, что подлиннее, взял себе, покороче отдал отцу. Двое сыновей вооружились алебардами, младший выбрал себе арбалет. Старушка подала всем объемистые туго набитые мешки с провизией, проверила доспехи, придирчиво дергая за кожаные ремешки и пробуя ногтем ржавчину. Любимому младшенькому внучку вынесла ещё солидную связку болтов к арбалету, запасную тетиву, кинжал, фляжку.
Это семейство занималось войной не столько для трофеев, сколько для самоуважения. Мирный булочник «дядюшка Бык» в прошлом — герой Грансона и ещё многих битв. Его снаряжение — трехчетвертной доспех, шлем с открытым лицом, двуручный меч, почти то же самое у старшего сына. Если Быка многие молодые земляки считали героем вчерашних дней (и совершенно зря), то его первенец у местной молодежи пользовался славой первого парня на деревне. У этого примерного семьянина за плечами осталось уже пять больших сражений и пара десятков мелких, его почетная обязанность на войне — охранять командира, его обязанность в мирное время — учить молодежь обращаться с оружием.
Утро. Рассветает. Ветер. Дождик. У ратуши начал собираться народ. Должностные лица проверяли явку личного состава и наличие экипировки.
Ганс утром, страдая с похмелья, попытался отцепить доску или крысу, не преуспел, кое-как насадил коузу на какой-то кривой кол из забора (забор, лишившись важной детали, упал) и побежал на смотр. По пути постучался к соседке — одинокой старушке, она вынесла ему кружку пива и шлем — старый, ржавый, немодный айзенхут [21] .
21
Шлем
Бык с сыновьями появились не слишком рано и не слишком поздно, их ждали, приветствовали, хлопали по плечам, приценивались к доспехам. Патер чуть ли не бегом спустился с крыльца поприветствовать старого друга.
— Здорово, Бычище! Я знал, что ты придешь!
— Здорово, преподобие, всё как в старые времена!
Наниматели появились на площади позже всех, выспавшись и одевшись. Во главе делегации два рыцаря лет пятидесяти и один рыцарь лет двадцати. Одеты неброско, но дорого. Один из старших рыцарей действительно носил титул герцога де Водемон, но он был не руководителем герцогства, а «всего лишь» его близким родственником. Человек очень знатного рода, всеми уважаемый, но без каких-либо существенных обязанностей и не являющийся даже официальным представителем своего высокопоставленного кузена. Личного интереса в войне не имел, просто был близким другом руководителей одной из сторон и участвовал в боевых действиях по единственному мотиву — за компанию со старым другом. Его интересовала даже не война, а сопутствующие развлечения вроде турниров.
Как оказалось, солдат нанимал не герцог, а второй рыцарь, некий фон Бурмайер из Баварии. А при нем учился вести переговоры сын Антуан — тот самый рыцарь без страха и упрека из второй главы.
Почётных гостей во главе своей армии поприветствовал местный «полководец» — полковник Полпаттон. Основательный дядька с серьезным лицом, на хорошей лошади и в доспехах не хуже рыцарских.
Последним к уже построившемуся отряду присоединился Патер. С крыльца церкви строго оглядел собравшихся, сходил обратно в церковь, вытащил подмышкой пять алебард, в другой руке мешок с деталями доспехов. Прошёл вдоль рядов, выдал текст на местном диалекте, по звучанию напоминающий не то проповедь, не то ругательства, и являвшийся на самом деле и тем и другим одновременно, раздал самым бедным оружие и доспехи: кому алебарду, кому шлем, кому латную рукавицу. Под общий смех забрал у Ганса коузу с крысой и, не прекращая «проповеди», потыкал пробитой тушкой в нос сидящему на крыльце коту. Кот повернулся к его преподобию задом и продолжил умываться.
Духовное лицо вынесло из церкви свою алебарду, заплечный мешок, закрыло дверь, с крыльца закончило вдохновляющую речь, размахивая мешком и алебардой. Швейцарцы улыбались, аплодировали, отпускали громкие реплики. Патер, конечно же, тоже собрался в поход. А почему бы и нет, он же настоящий швейцарец, а не какой-нибудь бургундец. Он получил свои первые шрамы ещё при Морате, а половина церковного инвентаря раньше принадлежала Карлу Смелому.
Молодой рыцарь с удивлением уставился на Патера.
— Ваше преподобие, Вы тоже собираетесь в поход?
— Я понесу моим прихожанам слово Божие!
Священник забросил за спину свой мешок. В мешке что-то громко звякнуло, наверное, упомянутое Божье слово.
— А зачем Вам алебарда? Будете сражаться вместе со всеми в строю?
— Сын мой, божьим словом и алебардой можно сделать намного больше, чем одним только божьим словом.
Несколько дней в пути. Вечер. Швейцарцы начали ставить лагерь. Антуан, до сих пор не видевший швейцарскую армию изнутри, ходил по лагерю с широко открытыми глазами и задавал всем детские вопросы.
Сначала принялся доставать герцога.
— Расскажите, почему эти провинциальные старики Вам так обрадовались?
— Было дело лет сорок назад. Мы под знаменами моего кузена, молодого герцога Рене, сражались с Карлом Смелым Бургундским. Я вечером перед битвой проиграл одно дурацкое пари и утром, вместо того, чтобы сражаться конным вместе с остальными благородными рыцарями, встал в первый ряд швейцарской баталии. Полпаттон тогда был десятником, а вот Бык, вон тот толстый булочник, тогда был моложе тебя, а уже получал двойное жалование.