Плохая война
Шрифт:
– Да-да, – понимающе кивал банкир, – ни секунды в этом мы не сомневались.
– И коли вам надобна рука моя, так говорите с дядей, если же он решит, что ваш сын для меня хорошая партия, так тому и быть.
– Я понял, понял, – соглашался банкир. – А когда дядя ваш намеревается быть в Ланне?
– То мне неведомо, но знаю я, что дядя ведет войну. Думаю, что вскорости его тут не будет.
Отчего-то тут девушке вдруг стало даже обидно. И вправду, сколько писем господин написал ей за все время? Сколько весточек присылал? Один раз приезжал Максимилиан, да один раз этот противный одноногий
– Госпожа Агнес, – вернул ее внимание банкир, – коли вам угодно, то мы рады будем видеть вас у нас на ужине послезавтра.
– Послезавтра? – спросила девушка. Она взглянула на мужчину. Да, никто ей дворца не подарит, все придется делать самой. Да и захотелось ей взглянуть на того, кого ей прочат в женихи. – Послезавтра я буду у вас.
– Прекрасно. – Энрике Ренальди улыбался. – Дом Ренальди будет ждать вас.
– Господин Ренальди, а знакомы вы с епископом Бернардом? – вдруг спросила девушка.
Банкир даже растерялся, видно, совсем оказался не готов к такому вопросу.
– С Бернардом?
– Да, с настоятелем храма Святого Николая-угодника знакомы?
– Да, знаком, – наконец произнес Ренальди.
Агнес в словах банкира почувствовала удивление и даже замешательство, но это ее не останавливало. Девушка кое-что прознала про епископа, но то были слухи, ей хотелось знать, насколько они правдивы.
– Говорят, сей святой отец преуспел в теологических знаниях и знаменит острым умом своим.
– Заменит умом своим? – Тут банкир даже осмелился улыбнуться.
– Да, – уверенно продолжала девушка, несмотря на его усмешки. – И он настолько тверд перед грехами и соблазнами, что ему доверили патронат и прецепториат над женским монастырем кармелиток, что находится тут, в Ланне.
– А, ну, это так, это так, я слыхал об этом, – серьезно сказал банкир.
– Сможете ли вы представить меня святому отцу? – спросила Агнес.
– Конечно, буду рад служить вам, – отвечал Ренальди.
– А я буду вам признательна. – Девушка учтиво улыбнулась. – И обязательно буду у вас на ужине послезавтра.
– Мы будем тому очень рады, молодая госпожа! – Банкир встал и начал кланяться.
Когда он ушел, Агнес вдруг стало еще печальнее. Нет, не из-за дворца, а из-за того, что у нее и платьев-то хороших идти в свет не было. Имелось одно, так его уже весь город видел, да и подол на нем обтрепался. И еще при новом росте, который ей теперь нравился, платье то коротко оказалось. И главное – денег, денег у нее было мало, совсем мало. А кобылица Брунхильда в замке живет, графиня! И платьев у нее уйма, и всего у нее уйма. Агнес тут стало себя жалко, захотелось плакать. Так захотелось, что едва сдержала слезы. И она поняла, кто за все ее беды ответит.
– Ута, корова дебелая, сюда ступай.
– Да, госпожа. – В дверях появилась служанка, она уже по тону хозяйки
– Я тебе велела у платья золотистого подол обметать – ты сделала или я, как холопка, буду и дальше с нитками на подоле ходить? – спокойно и медленно спросила Агнес.
От этого спокойствия похолодела спина у служанки, она знала, чем обернется это спокойствие.
– Так вы то платье не снимаете, госпожа, – лепетала Ута, – я так думала, как постираем его, так я подол и обметаю.
– Думала ты? – спросила Агнес с улыбкой и встала из кресла. – Подойди-ка ко мне.
– Госпожа, – захныкала Ута.
– Сюда, я сказала! – взвизгнула Агнес.
Глава 9
Все возвращается на круги своя. Ночью вода в лужах замерзла, глина тоже. А к утру, хоть и солнце взошло, все равно не потеплело.
Лужи – лед. На глине сверху ледяная корка. Слава богу, что перед походом на горцев Максимилиан расстарался – привез кузнеца, и всех коней перековали на зимние подковы. С летними сейчас было бы плохо.
Пальцы мерзнут в перчатках. Волков берет поводья в левую руку, правую прячет под шубу, чтобы отогреть. Хорошо, что Бригитт дала ему каль – легкую шапочку с тесемками под берет, он еще брать не хотел стариковскую одежду, а теперь благодарен рыжей красавице. Ветер с проклятых гор заливает все холодом, а берет у кавалера не для тепла, для красоты. Каль только и выручает.
С юга дул и дул ветер. Южный ветер теплый? Нет, никогда ветер с гор не бывает теплым. Хоть кругом заросли кустарника, вроде ветру и разгуляться негде, а все равно все вымораживает вокруг. Не прошло и часа, они еще до лачуги монаха не доехали, а в ноге начались прострелы. Боль в старой ране может утихнуть, но никогда уже не пройдет окончательно. Вот она и вернулась. Волков трет ногу выше колена, на мгновение боль отступает. Но только на мгновение, потом опять вернется и будет изводить до конца поездки.
Он едет дальше. За ним брат Ипполит на низеньком мерине, с ним же и Максимилиан, и молодой Гренер, и красавец фон Клаузевиц, и Увалень. Хотел еще взять Сыча, у того глаз на людей есть, он их видит, но Фриц Ламме до сих пор не отошел от тюрьмы, не отъелся. Худой, беззубый, взгляд какой-то загнанный. Пусть пока дома посидит.
Дверь у лачуги открыта, ее перекосило, даже ветром не шатает.
Максимилиан, не слезая с коня, заглядывает внутрь.
– А клетки-то нет уже.
Клетка у монаха была из железа. Железо – вещь недешевая. Клетка еще и с замком была. Конечно, утащили ее. Те же люди Рене и Бертье унесли: до поля, на котором они растили рожь, отсюда всего час ходьбы.
– Бог с ней, с клеткой, поедем дальше, нам еще три часа до замка барона скакать, – сказал Волков.
Никто ему не возражал.
Зря он скакал по холоду, зря ногу морозил. В замок их не пустили, даже ворота не распахнули. Заставили на ветру ждать, ни вина, ни хлеба не предложили с дороги. То было невежливо, но Волков стерпел, понимая, что барону сейчас не до визитов.
Стражник вышел из ворот, забрал мешок с доспехами барона и сказал:
– Господин сейчас к вам спустится.