Плохие слова
Шрифт:
Она ловко надела колготки, юбку и, взглянув еще раз в окно, перебросила через плечо джинсовую куртку и щелкнула дверным ключом, а он ее не удерживал.
Они не виделись больше никогда в жизни.
Падая в любовь — расставайтесь с вашими любимыми.
Гоните их прочь. Дайте им на время уйти. Позвольте им стать немножко сволочами и дурами. Известно много способов продлить любовь.
Это самый простой. Есть и другие, более надежные.
Краткий
Багровый от злости прапорщик Баранов бегает взад-вперед по казарме. Прапорщик Баранов почем зря кроет японцев вообще и инструкцию к часам «Касио» в частности. Прапорщик Баранов невысок ростом, коренаст, кривоног и очень подвижен.
Утренний развод.
— Суки узкоглазые! — кричит налитой кровью прапорщик Баранов, потрясая в воздухе часами с металлическим браслетом. — На хрен знает скольких языках инструкция! А по-русски — ни слова! Что мне теперь с этими часами делать? В какое место засунуть? А?!
— Разрешите взглянуть, товарищ прапорщик!
Рядовой Андрей Топорков с трудом узнает собственный голос.
Секунду назад он, вытянув руки по швам в первой шеренге, незаметно щипал себя за ногу и силился окончательно проснуться. Притом что на самом деле хотелось совсем другого: упасть на пол, удариться головой о серую плитку и проснуться дома. А вместо этого какая-то сила дернула его нарушить первую заповедь молодого бойца.
— Ну…
Прапорщик Баранов сует под нос часы. Кулак прапорщика пахнет земляничным мылом.
— Нет, инструкцию…
Прапорщик Баранов достает из кармана коробочку.
Андрей разворачивает сложенную бумажку.
— Вот. Есть инструкция на английском языке. Я могу перевести.
Первая заповедь молодого бойца гласит — не высовывайся; делай то, что делают все; если все жрут дерьмо — не пытайся воротить нос; если не жрет никто, умри, но не становись первым.
— Ишь ты! — Прапорщик Баранов смягчается. — А ну, выйти из строя!
Андрей делает два шага. Зачем? Зачем? Чтобы поспать лишние десять минут?
— Держи часы и дуй в канцелярию! — распоряжается Баранов. — Я сейчас подойду. Только часы не поломай! Голову отверну!
Рота провожает Андрея неодобрительными взглядами. Прогнулся, солобон.
— До обеда управишься?
— Так точно.
— Но смотри. Если сломаешь…
Поспать удалось почти два часа.
Андрей сделал письменный перевод инструкции и настроил часы. На щеке отпечаталась матерчатая пуговица канцелярского дивана. Надо смочить это место холодной водой и растереть. Иначе можно получить хороший втык.
Вернувшийся прапорщик Баранов доволен. Он вытягивает перед собой руку и шевелит пальцами.
— Как-то они чуток болтаются. А? Андрей уменьшает браслет на одну дырочку.
Вечером его позвали в каптерку.
По вечерам в каптерке пьют чай те, кому «положено». К чаю тушенка, немецкие печенье и карамель.
Водки в каптерке не пьют. Водку пьют ночью на кухне, но не каждый день. В дежурство прапорщика Баранова или капитана Сергеева даже те, кому «положено», предпочитают не борзеть.
Андрей догадывается, о чем пойдет речь.
Замкомвзвода старший сержант Фаитов многозначительно отодвигает локтем кружку с чаем и смотрит с недобрым прищуром. Андрей отводит глаза.
— Ты у нас, значит, иностранными языками владеешь, — насмешливо говорит Фаитов. — Правильно я понял, товарищ солдат?
— Немного знаю английский.
— А немецкий?
— Немецкого не знаю.
— Почему?
Андрей пожимает плечами. Что значит «почему»? Потому. Но лишнего лучше не говорить.
— Придется выучить.
Андрей вопросительно смотрит на Фаитова.
— Гребенщикова комиссуют, грыжу у него нашли, — лениво поясняет Фаитов. — Так что будем учиться, студент.
Гребенщиков считается знатоком немецкого языка. Деды берут его с собой продавать немцам бензин, гоняют за пивом и водкой. По ночам он с грехом пополам переводит им телевидение ГДР и ФРГ. Рассказывал, что восточные немцы по части комедий, эротики и ужасов опередили западных, но те, в свою очередь, отличились рок-концертами, боевиками со Сталлоне-Шварценеггером и антисоветской серией про Джеймса Бонда. Телевизионная приставка и комнатная антенна после ночных сеансов тщательно прячутся от командования и передаются дедами из поколения в поколение.
— Вот тебе словарь, вот самоучитель. — Фаитов вытаскивает откуда-то две растрепанные книжки. — И вперед. Через неделю должен знать немецкий язык. Будешь с нами катать.
«Катать» означает выкатывать за пределы части бочку с бензином для продажи гражданскому населению дружественной страны.
В первый момент Андрей ничего не может понять.
— Погоди, Рустам! — пытается объяснить он. — Язык нельзя выучить за неделю. Это занимает по крайней мере полгода! Не меньше! Ну, месяца три, если интенсивный курс. За неделю совершенно невозможно… Я.
Фаитов прищуривается еще сильнее.
— Стоп, — обрывает он Андрея. — В армии нет слова «невозможно», понял? Через неделю ты должен знать немецкий язык. И не просто знать, а свободно владеть. Иначе тебе лучше повеситься. Я обещаю.
— Урою, сука, — злобно шипит Ташматов. — Зубами съем!
— Надо напрячься, — сочувствует Березин.
Боже, какие настали трудные времена после увольнения в запас москвичей Сорокина и Груничева! При них была хоть какая-то защита. Приходилось, конечно, летать и делать все, что полагается, но такого беспредела не было. Теперь всем заправляют татары, из девяти дедушек их четверо, а Фаитов к тому же замкомвзода. И терпеть придется еще больше двух месяцев. Если, конечно, это вообще можно вытерпеть.