Плохие слова
Шрифт:
День был ясным, и группу выгнали гулять сразу после завтрака.
Мы собрались возле Гоги. Тот еще некоторое время с важным видом тянул резину.
Потом потащил нас к клумбе, самому удаленному от Лидии Андреевны месту.
— Все ведут себя, как малые дети, — начал Гога подготовленную речь. — Постоянно все рассказывают Лидии. Лидии Андреевне.
Мы молчали. Рассказывать Лидии Андреевне было самым обычным делом.
Таков был порядок вещей, раз и навсегда заведенный обычай.
Да она и сама все про нас знала. При этом наказывала редко, каждая публичная кара становилась событием. Просто провинившийся ребенок на какое-то время отлучался от нее, лишался ее любви и внимания. Этого было достаточно.
«Ты должен исправиться сам. Ты должен этого захотеть. Сам, только сам. А если нужно, ты должен помочь товарищу».
— Нормальные парни не закладывают друг друга, — продолжал между тем Гога. — Про сволочь Павлушу я не говорю. А вот индейцы — никогда. Батон, ты можешь представить, чтобы Чингачгук Большой Змей настучал на Зверобоя?
Батон пожал плечами.
— Индейцы! — сказал я. — Тоже сравнил! Ты еще скажи — Зорро!
— Точно! Или мушкетеры!
Мы с облегчением зашевелились.
Гога окинул нас презрительным взглядом.
— А что мушкетеры? Они тоже сначала были детьми. Короче! Если вы мне друзья, давайте больше не ходить к Лидии с ябедами. Ни на своих, ни вообще на кого. Если нет — я вас больше не знаю!
— Погоди, Гога, — попытался возразить Батон. — Это не ябеды. Ябеды это другое. Когда ты бегал к метро за мороженым, мы никому ничего не сказали.
— Ага, потому что сами жрали это мороженое. А когда я Ирку поцеловал, кое-кто сразу разболтал Лидии.
Гога посмотрел на меня.
Я съежился.
— И это — подло.
В очередной раз Гога давил нас своим авторитетом.
— Как хочешь, — легко согласился Батон. — Давайте ничего не будем Лидии Андреевне говорить.
— Не будем, — неуверенно поддакнули остальные.
— Но мы должны испытать друг друга, — продолжал Гога.
Ага, испытать! Гога не был бы Гогой, если бы не придумал что-нибудь в этом роде.
— Сейчас мы пойдем за беседку и будем говорить слова. Сами знаете какие. А потом посмотрим, что вы за друзья.
— Ругаться, что ли? — уточнил Лысый. — Зачем далеко ходить? Можно прямо здесь.
— Ты не понял, Лысый. Мы будем говорить самые плохие слова, все по очереди.
«Самые плохие» Гога произнес так, что мне стало не по себе.
Вот оно, испытание!
Плохие слова — очень серьезный проступок.
«Вы должны научиться уважать друг друга. А самое главное — уважать себя. Этими словами вы оскорбляете прежде всего себя, своих товарищей и родителей».
— Ну, если так… пойдем, что ли, — неуверенно согласился Лысый.
— Еще не поздно передумать, — упивался властью Гога. — Для многих эта задача может оказаться не по силам.
Я постарался не отводить взгляда, но у меня не получилось.
— Давайте позовем Павлушу, — вырвалось у меня.
— Что? Зачем нам Павлуша?
— Понимаешь, Гога, — заволновался я. — Павлуша обязательно что-нибудь пронюхает и нас сдаст. А если мы возьмем его с собой…
— Он сразу нас застучит!
— Как же застучит, если он будет вместе с нами? Самого себя, что ли?
— Класс! — одобрил Гога. — Как будто мы берем Павлушу в плен! Это ты здорово придумал.
Я загордился. Вышло неожиданно круто. Хотя вспомнил я про Павлушу из самых низких соображений. Гога, конечно, самый главный, быть его другом почетно. Зато Павлушины родители не вылезают из загранки, у Павлуши всегда есть жвачка, маленькие пластмассовые рейнджеры и диковинные бутылочные пробки. Нет, Павлуша тоже нужен, хотя, конечно, не так, как Гога.
И потом, пусть лучше нас сдаст этот мамин сынок, чем кто-нибудь из своих. А сдадут обязательно. Как это можно — взять и не рассказать о таких вещах Лидии Андреевне? О плохих словах?
Невозможно.
Всей толпой мы направились к оробевшему Павлуше.
— Павлуша, — вкрадчиво сказал Гога. — Хочешь, чтобы я тоже тебя простил?
Павлуша втянул голову в плечи и молча кивнул.
— Тогда слушай внимательно… — Гога изложил свой план.
Увидев, как округляются Павлушины глаза, я тут же пожалел о своей затее.
Кажется, Павлуша готов заложить нас прямо сейчас. Но, может быть, это к лучшему? Испытание не состоится, и все останется по-прежнему.
— Павлуша, мы берем только самых достойных, — догадался сказать я. — Ты последний, кого мы приглашаем.
Павлуша заколебался. Его никогда не брали в компанию. Даже жвачка и фломастеры почти не помогали.
Гога воспринял мои слова как изощренную хитрость и украдкой подмигнул. Я многозначительно кивнул. Я чувствовал, как становлюсь не просто одним из Гогиных друзей, а лучшим, почти равным.
— Ладно, — пролепетал Павлуша.
Мы направились к беседке, на всякий случай пропустив Павлушу вперед. Тот затравленно оглядывался на нас и Лидию Андреевну.
— Здесь, — остановился Гога. — Прятаться не будем, а то начнут искать. Пусть нас видят, оттуда все равно ничего не слышно.
Испытание усложнилось. Мне стало не по себе.
Лысый облизывал губы и настороженно смотрел на Гогу.
Павлуша стоял опустив голову.
— Ну? — зловеще сказал Гога. — Кто начнет?
Все молчали. Сказавший первое слово будет считаться виновнее других, это ясно как белый день.
— Каждый мог отказаться, — нагнетал обстановку Гога. — Но теперь уже поздно.
— А… ты точно уверен, что нас не будет слышно? — промямлил Батон.
Гога даже не взглянул на него.
— Так, Павлуша! Ты первый.