Плохие слова
Шрифт:
Я научился читать в пять с чем-то лет. Тогда это считалось очень прогрессивно. У Бабушки Лоры имелось множество, целый чулан, книг. Бабушка Лора боготворила Толстого, недолюбливала Шукшина, полагая его слишком гламурным, и считала Высоцкого посредственным актером. Многие из книг Бабушки Лоры мне казались тогда скучными. Про войну не было почти ничего. Но я все равно читал все подряд.
Было и много прикольных старинных черно-белых учебников какого-нибудь сорок шестого года выпуска. В учебнике естествознания, которое проходили тогда вместо природоведения, были, например, представлены речные рыбы: щука, карась и окунь — и рассказывалось об особенностях их поведения
Позже в истории у меня даже случились некоторые достижения, например второе место на городской олимпиаде. Приглашая меня к дискуссии, ведущий сказал: «А теперь, со свойственной вам лаконичной точностью…»
Много позже случились и кое-какие достижения в литературе. Бабушка Лора была бы рада. Хотя не все из мною написанного я бы решился ей показать.
Бабушка Лора довольно высокого роста и ширококостного, тяжеловатого сложения. У нее русые, не успевшие поседеть волосы и большие нежные руки. Ее крупноносое и мягкогубое лицо при других жизненных обстоятельствах могло бы показаться несколько простоватым. Но глаза… Там терпение и мудрость.
Школьного учителя с большим стажем вообще легко отличить по глазам.
Поезд!
Ожидание поезда уже выгнало из здания вокзала всех пассажиров. Возле кассы никого нет. Изогнутые фанерные скамейки, до блеска заполированные штанами и тулупами, пусты. Все дверцы автоматической камеры хранения распахнуты. Тяжелые деревянные двери, помнящие батьку Махно и неуловимых мстителей, пребывают в покое. О, эти двери, эти скамейки, эта высокая, цилиндрическая дровяная печь!
«Не печалься о сыне, злую долю кляня, по бурлящей России он торопит коня». Дальше там «полыхает Гражданская война» и «мы на помощь придем».
Это здесь. И кажется, прямо сейчас! Потому что на станции Погар есть паровоз. Станция Погар, хотя и расположена в семи километрах от одноименного города, считается узловой. В два часа ночи здесь встречаются и разъезжаются в противоположные стороны поезда Орша-Донецк и Донецк-Орша.
Так вот, на станции Погар есть настоящий черный паровоз. С четырьмя большими ведущими колесами, опоясанными тяжелыми металлическими тягами, с четырьмя колесами маленькими, округлым цилиндром котла и рельефной красной звездой на пузе. Когда паровоз трогается, колеса его проворачиваются на месте. В точности как в кино. Я видел это своими глазами два или три раза. Но паровоз, пребывающий на своей заслуженной маневровой пенсии, трогается редко. Паровоз обычно везет пару или тройку вагонов с элеватора. Паровоз пыхтит. Нет, это неточное слово. И «шипит» — тоже не совсем правильное. В общем, вы понимаете, о чем я говорю.
Из трубы паровоза валит настоящий черный дым. Это кино.
Сбоку от вокзала — стоянка. Слева — для автобуса, справа — для лошадей. Стоянки для автомобилей не предусмотрено. Когда обживалась вокзальная площадь, автомобилей в частном пользовании здесь не было. Сейчас автомобили ютятся между лошадьми и автобусом. Лошадиная стоянка представляет собой длинное-предлинное бревно на столбиках. К бревну привязывают коня. За бревном, по всей его длине — доски, они же «ясли». Сюда, если ожидание поезда затягивается, можно бросить сена для лошади. Но поскольку Гражданская война давно закончилась и поезд ходит строго по расписанию, так никто не делает. И доски за ненадобностью истлели.
Дедушка Юра, муж Бабушки Лоры, всегда находился немного в тени влиятельной и сильной жены. Иначе говоря, был законченным подкаблучником. Дедушка Юра тоже был на войне. Его призвали после освобождения Брянской области, где-то в конце сорок третьего. Моя мама родилась уже без него. Такое у моих родителей сходство: оба они родились в отсутствие своих отцов. У отцов на это была одна и та же уважительная причина.
Но Дедушке Юре повезло больше. Обладая хорошим почерком, он быстро перевелся из пехоты в штабные писари. Дедушка Юра писал приказы, отчеты, служебные записки, наградные листы и похоронки. Своим хорошим почерком он написал около двухсот похоронок. Это не очень много для полка за полтора года войны. Совсем немного. Дедушке Юре повезло и здесь — их часть не штурмовала Киев, Берлин, Будапешт или Кенигсберг, когда уже в конце войны командование считало нужным пролить как можно больше солдатской крови, чтобы занять города к советским праздникам. Дедушка Юра закончил войну в Австрии, а потом некоторое время служил в Германии. До конца жизни он вспоминал, какие там прекрасные дороги.
Дедушка Юра имеет несколько юбилейных наград, но никогда их не надевает и не считает себя ветераном войны.
Дедушка Юра тоже был учителем, в той же школе, что и Бабушка Лора. Он вел младшие классы, а также географию в старших. Но из-за болезни Дедушка Юра рано вышел на пенсию. Дедушка Юра страдал эпилепсией. Я был свидетелем нескольких его припадков. Первый меня потряс. Дедушка Юра бился на полу и вытягивал вверх руку, а потом отчаянно скреб пальцами шею и грудь. Изо рта у него текла пенистая слюна. Потом все стало более привычно, хотя казалось чем-то стыдным.
Болезнь Дедушки Юры стала для меня первым семейным «скелетом в шкафу». Об этом все знали, но никто никогда не говорил.
Дедушка Юра среднего роста, чуть ниже Бабушки Лоры. В чертах его лица видны отголоски татаро-монгольского ига.
Вечерами Дедушка Юра много и медленно читал. За книгу он брался после ужина, ритуально вымыв над тазом руки. Помню его благоговейное, молитвенное отношение к каждой перевернутой странице. Понравившиеся места Дедушка Юра торжественно зачитывал вслух, не заботясь о том, слышит его кто-нибудь или нет.
Когда Бабушка Лора умерла, он не уставал повторять: «Ничего на свете нет хуже одиночества». Потом его забрал в Брянск сын, дядя Саша. Там он вскоре скончался. Одиночество его съело.
Перелистывая страницу книги, я иногда вспоминаю Дедушку Юру.
С каждым годом внешне я все больше похож на него. От него же у меня мелкий педантизм в быту и склонность к размеренной, упорядоченной жизни.
На военную службу я попал в Германию и своими глазами убедился, какие прекрасные там дороги.
А вот и поезд!
Я снова отвлекся и пропустил его появление из леса.
Люди теснятся к краю платформы. Места хватит всем, в будние дни вагоны почти пустые. Мы распределяем наш багаж. Багажа у нас всегда очень много: два чемодана с вещами и множество всяких мешков и сумок. В Москву мы везем огромное количество разных плодов и варений, битой птицы, сала и яиц. Мне досадно оттого, что у нас столько мешков. Особенно нелепой мне кажется перевозка яблок, лука, фасоли и тому подобных ненужных громоздких вещей.