Плохие слова
Шрифт:
— Да кто их возьмет в такой момент? И на миллион не продашь.
— Н-не скажи. Тут есть одна тонкость. Взамен мы сможем гарантировать народу, что обойдемся практически б-без увольнений. Закроем, например, всего три самых гиблых п-производства. Вот это и это. Ну и упаковку в Стентон-Сити. Здесь в-всего триста с лишним человек. Всем уволенным д-дадим нормальную компенсацию. Желающим предложим обучение новым профессиям. Как альтернатива — неизбежны серьезные сокращения. Причем через полгода уже бесконтрольные, по судебным искам. Я думаю, что п-профсоюз должен провести р-работу
— А во-вторых, массы только что прослушали прощальную речь директора Егорки. Наматывают на кулак сопли и на радостях готовы купить даже остатки ваучеров у нашего Чубайса.
— Точно!
— М-мы все сделаем аккуратненько. Скажем, в т-течение года половину зарплаты н-народ получает в акциях по номиналу, п-половину н-наличкой. За полгода привлекаем… п-привлекаем… шестнадцать лимонов. Вообще-то маловато.
— Пусть дирекция тоже поучаствует. У вас доходы большие.
— Есть! С-сколько там у нас высшего м-менеджмента? Ага! Лимона три мы п-потянем легко.
— Нет, братва, лучше будет, если мы потянем лимонов семь, но со скрипом! Объясняю популярно: дирекция в эти полгода пусть получает бабки почти одними только акциями! А наличными положить себе, скажем, среднезаводскую зарплату. Во-первых, дополнительные деньги, а во-вторых, здоровый популизм. Типа мы не только народ грузим, но и сами в полный рост впрягаемся в эту бодягу.
— Ага, тебе народ грузить не в новинку.
— Плюс публичное представление антикризисного плана и обещанные перемены в высших эшелонах. Егорка уже ушел, причем красиво. Сливу с Юркой трогать нельзя!
— Ой, ребята, я в отставку хоть сейчас согласна. В секретарши меня только возьмите. Я хороший кофе умею варить.
— Есть.
— А взамен берите к себе нашего Эдика.
— Профсоюз не продается!
— Ну и хрен с тобой. Получше людей найдем.
— Меня возьмите.
— Тебя, засранца, — дудки! До седых яиц будешь драть глотку на первомайских митингах!
Грибов и доктор Ковальски напряженно следили за переговорами.
Американец быстро писал.
— С-смотрите, почти вся м-модернизация у нас профинансирована. У трудового к-коллектива будет шестнадцать п-процентов акций предприятия. Так что теперь какую-нибудь п-профсоюзную шишку можно вполне легально брать в совет директоров.
— Тогда другое дело! Если народ попросит — я согласен.
— Эх, лимонов шесть бы еще н-нарыть, и порядок!
— Это уже мелочи! Шесть миллионов по ходу дела где-нибудь нароем. До копейки расписывать не обязательно.
— Но ж-желательно.
— Мальчики, послушайте! А давайте мы раз в неделю будем проводить как бы субботники! Чтобы один день в неделю все работали бесплатно. И директора, и рабочие — все. Я думаю, что народ нас поймет. Это действительно сплотит коллектив. И денег сэкономим!
— А-ха-ха! Да ты что, Вика?!
— Ну, н-насмешила! Двор будем подметать!..
— Гы! Бревно туда-сюда носить!..
— Точно, мужики! Егорка перед субботником речь опять же толкнет…
— Он же в отставке!
— На общественных началах. Что-нибудь про общую семью в час испытаний. После работы можно водки выпить. А что? Нормально! Эх, молодежь! Что вы в этом понимаете!
— Постойте-ка! По д-деньгам, между прочим, получается ровно шесть миллионов! И три копейки профицита! Про-фи-ци-та, понимаете?
— Но, народ… Это же ни в какие ворота…
Все вдруг замолчали, словно обесточилась какая-то линия.
За окном звякнул трамвай.
В пустом коридоре — немолодые шаркающие шаги.
Профессор Грибов постукивал ручкой по столу, ловко переворачивая ее между пальцами.
Вика Плюшкина переводила испуганный взгляд с одного участника переговоров на другого.
У Лени Голубева несколько раз дернулся кадык, как будто он собирался что-то сказать, но не решался.
Прекрасная Оля Ситникова была сейчас похожа на маленькую девочку, которая только что увидела нечто чудесное, например слона в зоопарке или Деда Мороза с куклой Барби под мышкой.
Эдик Каспарян приоткрыл рот и выглядел смешным.
Нефтяник Головко держался ладонью за подбородок и хмурил брови, словно силился вспомнить что-то важное.
Банкир Слива сжал губы и прищурил левый глаз, как боксер перед решающим ударом.
Фондовый спекулянт Шерингарц имел то счастливое и глупое выражение лица, которое, наверное, было у Архимеда, прежде чем он выкрикнул свою знаменитую «эврику» и понесся голым по улице.
— Слушайте, братцы! — понизил голос Слива. — Давайте мы им реально про субботники напишем! И мать его через пень! А чего этот надутый индюк нам тычет в морду своими порядками?! Телефоны забрали, как будто мы в ментовке сидим, а не в бизнес-школе! Беспредел, в натуре! Егорку выгнал, как будто нельзя было его на задней парте оставить! А?
— Мальчики, а правда, давайте, умоляю! — Вика Плюшкина прижала к груди руки. — Не ради профицита, а так — для себя! Стыдно ведь, ужасно стыдно! Эдик! Ты что молчишь?
— А что, я не против! Прикольно!
— Ха, вроде как п-письмо запорожцев американскому султану. Ну-ну!
— Вы только представьте, братва, как у этого мудака глаза на лоб вылезут! Да я за одно это целый день буду бревно носить!
— Мужики, а вдобавок к субботникам учредить на предприятии Совет рабочих депутатов!
— Н-ну, это лишнее! У н-нас вон профсоюз какой з-зубастый!
— Вперед! Юра, садись за машину! Печатай меморандум. Десять минут у нас есть, успеем.
— Я не очень быстро п-печатаю. П-пускай лучше Вика…
Быстрые пальчики Вики Плюшкиной запрыгали по клавиатуре.
Антикризисный план администрации под пафосным названием «Семья в час испытаний» получил одобрение профсоюза и стал немедленно претворяться в жизнь. Дополнительная эмиссия успешно разошлась. Эдик Каспарян вошел в совет директоров. Незначительные сокращения персонала сопровождались большими компенсациями. Семьдесят пять человек, в их числе слепые братья Билл и Джон изъявили желание получить новые профессии. Саманте Клаус была предложена досрочная пенсия. Выгнанный из класса Егор Анисов заочно стал председателем общественного фонда «Работа и справедливость».