Плохие слова
Шрифт:
— А ты, Василий, молодец! — одобрительно сказал Эдик. — Значит, мы просто…
— Совершенно верно. Просто смотрим предложенные цифры, что у нас тут, кстати, за цифры? — Головко заглянул в бумажку. — И делим их на два. То есть мы согласны на увольнение не пятнадцати, а, скажем, восьми процентов персонала, на сокращение часовой оплаты не до двенадцати с половиной, а до тринадцати и двух десятых, а социальный пакет и вовсе трогать не позволим.
— Неплохо, — остановился Леня. — Ход сделан, шар на их стороне. А им двигаться, собственно говоря, и некуда.
Нефтяник
— Но есть одна загвоздочка, — Леня снова пустился ходить по классу. — Нужно хоть как-то аргументировать нашу упертость. Нельзя же просто сказать «нет» — и все. Правильно я понимаю?
Совет директоров тем временем утешал Егора Анисова, едва не впавшего от нервного напряжения в истерику.
— Егорыч, все нормально, — басил Слива. — Не расстраивайся. Ну, не пошла масть, бывает. Тяжело в ученье, легко в бою. Наше дело правое, а этим козлам просто деваться некуда. Мы нашим планом их сразу загнали в угол. Они и перешли на личности. Расслабься!
— Они сразу применили эту тактику. Задеть, оскорбить, чтобы вывести из равновесия. Фу! Голубев меня вообще на три буквы послал, — пожаловалась Ситникова.
— На какие это три буквы? — развернул плечи Слива.
— На те самые. Когда я в их класс сунулась. Прямо так и сказал: Оля, иди на х…
— Сволочь, — расстроился Слива. — Я его после уроков в мелкий фарш изрублю. Игры играми, но зачем такой сукой быть?
Следующий раунд переговоров начал Василий Головко.
Он высоко оценил работу совета директоров и назвал антикризисный план очень профессиональным и перспективным. Василий провел параллели с некоторыми случаями антикризисного управления из российской и зарубежной практики. По всему выходило, что плану совета директоров уготовано место в будущих учебниках экономики.
С самого начала нового профсоюзного выступления Юра Шерингарц хмурил брови и ждал какой-нибудь пакости. А когда Василий Головко сказал: «Мы хотим лишь немного подкорректировать социальную составляющую этого замечательного плана», Юра все понял и оценил масштабы промаха.
Другие директора тоже заподозрили неладное.
Вперед выступил Эдик.
Извиняющимся тоном он заговорил, что его профсоюзный долг состоит в том, чтобы скрепя сердце требовать внесения существенных поправок в замечательный, умный и тонкий план администрации, отстаивая при этом интересы конкретного трудового человека.
— Люди выбрали нас сюда, — юродствовал Эдик, — для того, чтобы за цифрами и экономическими стратегиями мы не забывали, что каждому из них после трудового дня нужно есть. У многих большие семьи. Некоторым после увольнения в силу ряда причин уже никогда не найти другую работу. Вот лишь некоторые примеры…
Вика Плюшкина по-пионерски шагнула вперед и, потупив глаза, стала рассказывать историю жизни пожилого чернокожего сверлильщика Тома, сорок лет трудовой жизни отдавшего компании. Том работал на подлежащем закрытию заводе в Стентон-Сити. Далее без перерыва шла история одинокой матери четверых детей Саманты Клаус, которая и без того еле сводит концы с концами, и даже незначительное сокращение зарплаты отправит ее семейство прямиком за черту бедности.
«Гадина! — хотела крикнуть Оля Ситникова. — Это нечестно! Непрофессионально! Подло!»
Фондовый спекулянт Шерингарц выстраивал в голове последнюю линию обороны.
Банкир Слива спинным мозгом чувствовал, что его вот-вот кинут по-крупному, но на чем именно, было пока непонятно.
Вика Плюшкина сбивчиво закончила монолог историей двух слепых братьев, которые научились на ощупь убирать цех и делали это быстрее всех в компании. Эдик с Леней стояли с похоронными лицами и в нужных местах поддакивали Плюшкиной. Нефтяник Головко отодвинулся и, казалось, стеснялся того, что ему приходится участвовать в этом спектакле.
Итог подвел Эдик.
С торжественным видом он согласился на существенные, по его словам, уступки блестящему плану совета директоров и сердечно пожелал руководству компании успехов в антикризисном управлении.
Юра Шерингарц откашлялся и, стараясь выглядеть спокойным, сказал:
— От лица совета д-директоров я хотел бы п-поблагодарить профсоюз за высокую оценку н-нашего п-проекта. П-признаюсь, мы не ожидали подобного п-понимания и теперь б-более чем когда-либо уверены в успехе наших п-переговоров.
Грибов, морщившийся от подробностей быта заокеанской бедноты, радостно кивал каждому грамотному слову.
— Однако уважаемые к-коллеги упустили из вида существенную деталь: предложенные ими цифры д-делают наш план совсем не таким б-блестящим, даже совсем не б-блестящим, а, прямо скажем, никуда не годным.
«Слава богу, — отлегло от сердца у Оли Ситниковой. — Хоть один умный человек нашелся. Если бы он еще не заикался!»
— Успех нашего п-плана состоит именно во взвешенной жесткости предлагаемых м-мер. Да, мы режем по живому, мы готовим тяжелую и рискованную операцию жизненно в-важной части тела ради спасения всего организма компании. Мы готовы рассмотреть некоторые уточнения, в том числе и п-по составу совета директоров. Но мы категорически настаиваем на п-принятии за основу именно нашего плана, а не предложенного уважаемыми к-коллегами. Это как раз тот хрестоматийный случай, когда д-даже небольшое количественное отступление сводит на нет качественную с-составляющую.
Профсоюзный лидер Эдик Каспарян выслушал оппонента с лицемерным почтением:
— Мы прекрасно понимаем ситуацию и высоко ценим ваши усилия. Мы отдаем себе отчет в том, что ваш гениальный план стал для вас родным детищем. Однако мы, в свою очередь, должны думать о реальных детях, о живых людях, их судьбах.
«Какой ужас! — мучилась Вика Плюшкина. — Какой стыд! Весь этот цирк, все оскорбления и ложь всего лишь ради учебы в Штатах. Ради карьеры, которая и дальше будет состоять сплошь из такого же дерьма!»