Плохо нарисованная курица
Шрифт:
— Над чем этот жеребенок все время ржет? — спрашивали они друг у друга. В конце концов решили — пожалуй, ни над чем. Смеется он просто так, потому что жизнь удивительно веселая штука, Якуб и Филипп самые лучшие ребята в мире, а весь мир — это зеленый луг, залитый солнцем.
Но никакая радость не длится вечно. И однажды взрослые лошади сказали Белясеку:
— Ну, приятель, пришел конец забавам. Готовься, на следующей неделе пойдешь в школу.
— Ну, да! — сказал Белясек. — Школа — это для людей, а не для лошадей!
Но он ошибался. Белясек не так уж много знал о жизни.
И в самом деле, первого сентября Якуб и Филипп пошли в школу, где было множество мальчиков и девочек, а Белясек отправился в школу, где было множество лошадей и слонов, мартышек и павианов, фламинго и других птиц, и все они учились читать, писать и считать, а также разговаривать, чтобы понимать, о чем их спрашивают, и уметь отвечать на вопросы.
Сами посудите, все это было для них нелегко. Большинство слонов гнусавило, многие павианы скулили, безупречное произношение было только у попугаев, и учительница хвалила их всюду, где могла. У Белясека разговор не очень-то получался. Он говорил «да, пожаруста» вместо «да, пожалуйста». И поначалу у него из-за этого было немало неприятностей. Но зато он получал пятерки на уроках танцев, хотя там и учили вещам совершенно несовременным, например, бегать по кругу, становиться на колени и кланяться в разные стороны.
«И зачем нас только учат этцм глупостям?» — думал Белясек. И так думал не он один, другие думали так же. А на переменах каждый все равно танцевал как умел, и это им нравилось куда больше. То-то в классе было ржанья! Но приходил директор во фраке с длинным хлыстом, и тут уже никто не смел даже скребнуть копытом.
Директор поднимался к классной доске, брал в руки мел и говорил:
— Слушайте внимательно: один и один будет два. Один и один будет два… Один и один будет два…
Повторяли они неделями, месяцами, пока это не стало совершенно ясно абсолютно всем.
Вот так, незаметно для себя, Белясек научился считать.
Правда, сперва он радовался, что уже считает почти до десяти. Но благодаря стараниям и способностям очень скоро считал уже так, что привел в изумление самого советника цирковой школы, который по случаю успешного завершения первого полугодия послал ему в награду четверть кило сахару. Но Белясека не радовали ни похвалы, ни сахар. Белясек стал самым грустным конем в классе. Он больше уже не смеялся на всю округу, как прежде, — так, что остальные лошади поворачивали головы в его сторону, он молчал, в глазах его сквозила тоска. Он вспоминал луг за городом, Филиппа с Якубом и мечтал хотя бы недолго побыть с ними.
Но Белясек был уже не маленьким жеребенком, понимал, что это невозможно, и, чтобы не страдать понапрасну, думал только об одном: надо считать. И он стал считать все, что только поддавалось счету: паркет, парты, ступеньки на лестнице, считал двери в коридорах, ручки на дверях и ключи в замках. А когда окончил школу и вместе с цирком «Зеленое солнце» стал разъезжать по свету, считал на дорогах деревья, столбы километровые и телеграфные, считал дома, мосты и башни храмов, считал людей, мотороллеры и автомобили. Вскоре он сосчитал все,
Так Белясек стал лучшим по арифметике среди цирковых лошадей, был отмечен особым похвальным листом из Оксфорда и дипломом Гарвардского университета. Газеты писали о нем, как о чуде, он выступал по телевидению, снимался в еженедельных выпусках кинохроники. И директор цирка очень ценил его. Ценил еще и за то, что Белясек помогал молодой кассирше, а когда она болела, то всю бухгалтерию вел сам.
При этом, однако, он был самым грустным конем во всем цирке, печальнее черепахи и крокодила, мало говорил и почти ничего не ел. А когда ему все же приносили овес, он садился и до самой ночи пересчитывал зерна.
— Белясек, нельзя же так, — говорит ему директор, — ты должен есть, иначе будешь плохо выглядеть. Посмотри, у тебя уже ребра торчат. Зрители еще подумают, будто я морю тебя голодом. Ну, в самом деле, съешь немного клеверу, завтра мы выступаем в Зонтике-над-Княжной, ты должен быть в форме.
— Что? — спросил Белясек. — Что вы сказали? Где мы завтра выступаем?
— В Зонтике-над-Княжной, — повторил директор. В ответ на это Белясек взбрыкнул ногами, засмеялся и съел весь клевер разом, так что директор даже подумал: «Ну, все, спятил конь. Чудеса кончились».
А Белясек улыбался, радостно стриг ушами и напевал про себя: «Тра-ляля, тра-ляля, что-то поделывают Филипп с Якубом?»
А Филипп с Якубом как раз в это время сидели в школе и писали сочинение по стилистике на тему «Мои самые приятные воспоминания». Угадайте, о чем оба они писали?
Разумеется, о Белясеке. О том, как они с ним прыгали через ручей, как бегали наперегонки на зеленом лугу. Только в сочинении том они наделали много ошибок. Остальные мальчики тоже наделали множество ошибок, а уж о девочках и говорить не приходится. Учительница очень сердилась, протирала очки и размышляла, как же их за эти ошибки наказать. Думала она, думала, и ей пришло в голову задать детям упражнение по арифметике, да потрудней. И придумала она самый тяжелый пример на свете, такой тяжелый, что когда дети возвращались из школ домой, то под тяжестью его едва волочили ноги.
— Почему вы едва тащите ноги? — спрашивали их мамы.
И дети отвечали:
— Пани учительница задала нам такой тяжелый пример по арифметике, что нам он не под силу.
Мамы удивлялись:
— Да возможно ли такое? Ну-ка, покажите!
Дети вытащили тетради, и мамы принялись считать. Они считали и так и этак, но пример не поддавался решению.
Тогда они позвали на помощь пап. Папы принялись считать, но как ни старались, решить пример не смогли.
«Тут что-то не так!» — подумали папы и отправились к школьному сторожу, который в это время курил трубку. Но школьный сторож решить пример тоже не смог. Не смог решить его даже директор школы, что уже было куда серьезнее. Тогда все — директор, папы, мамы — собрались и отправились к пани учительнице. Пани учительница натянула очки на нос, стала решать, решала, решала, но ничего у нее не получилось.