Площадь павших борцов
Шрифт:
Это случилось 3 июля, когда Ганс Фриче умолк.
– Странно, - сказал Паулюс.
– Странно и даже любопытно бы знать, кто из великих мира сего заткнул его пробкой...
Через день советская авиация АДД (авиация даль него действия) сожгла склады горючего, упрятанные на дне глубоких степных оврагов, и Паулюс потерял присущее ему хладнокровие.
– Это уже из области мистики!
– воскликнул он досадуя.
– Какое роковое совпадение! Я застрял с пустыми баками в тот же день, когда опустели баки и танков Роммеля, выскочившего к оазисам Эль-Аламейна. Но, лишив меня горючего,
5 июля его армия форсировала Оскол, а Шмидт напомнил:
– По планам "Блау" нам осталось лишь двадцать дней до взятия Сталинграда, но, кажется, мы в сроках опаздываем.
– Шмидт!
– обозлился Паулюс, сорвавшись в крик.
– Играйте со своим чертиком, а не листайте календарь, словно невеста, высчитывающая, сколько ей осталось дней до блаженной свадьбы...
7 июля вся мощная группировка армий "Юг" была разделена Гитлером по двум стратегическим направлениям: группа армий "А" фельдмаршала Листа была нацелена точно на Кавказ, а группа армий "Б", подчиненная Вейхсу, устремлялась в большую излучину Дона; 6-я армия Паулюса стала главным колющим оружием, она стала как бы тяжеловесным молотом, чтобы ударом в сердцевину великой русской реки разрушить кровообращение всей экономики России, чтобы пресечь все связи России с югом...
Общее руководство группами "А" и "Б" взял на себя Гитлер!
Паулюс в это время находился в Миллерово, зловонном от гниения трупов, и он уже начинал понимать то, что понял и Франц Гальдер в тихом уютном Цоссене, благоухающем резедою (оба они мыслили одинаковыми стереотипами). Но беспокойство Паулюса усилилось, когда его навестили командиры дивизий Отто Корфес, Мартин Латтман, Арно фон Ленски, и по лицам этих генералов он догадался, что предстоит серьезный разговор.
Начал его, как и следовало ожидать, доктор Корфес, сначала заговоривший о бескрайних русских пространствах:
– Оставим в покое прах Клаузевица, писавшего о непреодолимости этих пространств. Сейчас нас волнует другое. Шестая армия, по сути дела, путешествует к Сталинграду, образуя перед собой коридор, она растянулась на десятки километров по безводной степи, а после того, как фюрер отнял у нас танковую армию Гота, мы остались лишь с танковым корпусом Виттерсгейма.
(Об этом же тревожился Гальдер, примерно так мыслил и сам Паулюс, но сейчас ему надо было оправдать... Гитлера.)
– Пожалуй, - отвечал Паулюс, - это верное решение фюрера, ибо Гот и Клейст в нижнем течении Дона скорее разберутся с Ростовом, открывающим путь к Майкопу.
Неожиданно не Корфес, а Мартин Латтман стал возражать
– Любопытно!
– заметил он.
– Где и когда наш фюрер постиг алгебру научной стратегии? Не тогда ли, когда в пивной Мюнхена его боевые соратники дрались пивными бутылками?
Паулюс резко ответил, что хорошо знает Гитлера:
– Я не согласен с вами: да, фюрер мало знаком с законами стратегии, но ее суть ощущает интуитивно, а все неприятности на фронте предчувствовал заранее, как женщина приближение менструаций.
...Обладай Паулюс подобной же интуицией, и он уже тогда понял бы, что его навестили не просто сомневающиеся
Командиры дивизий переглянулись. Отто Корфес прекратил этот бесполезный разговор, поднимаясь, чтобы уйти, и вдруг он припомнил строчки Гейне, которые и произнес... для кого?
– Но берегитесь - беда грозит. Еще не лопнуло, но уже трещит.
– Это вы... мне?
– вскинулся Паулюс.
– Не персонально! Это я сказал для всех нас...
На тыловую станцию Россошь прибыл эшелон с советскими офицерами из резерва, чтобы пополнить кадры полков и дивизий. Все выглядело мирно. Внезапно ворвались немецкие танки с мотопехотой, пассажиры были перебиты в вагонах. Конечно, война слишком жестокая вещь. Но, согласитесь, все-таки страшно видеть целый состав пассажирских вагонов, в которых - сплошь мертвые.
– Пленных не было, - браво доложил Виттерсгейм.
– Они, правда, отстреливались... по танкам... из пистолетов!
Паулюс почти любовно оглядел стройную фигуру Виттерсгейма, который с каждым днем нравился ему все больше, и он, кажется, уже тогда предчувствовал, что именно ему, командиру 14-го танкового корпуса, предстоит решить, если не главные, то, во всяком случае, исторические задачи у Сталинграда. Но верный своим принципам - быть со всеми одинаково любезным, он ничем не выдал своего фавора к Виттерсгейму.
– Вызовите похоронную команду, - велел Паулюс квартирмейстеру. Все-таки это не солдаты, а ...офицеры. Надо освободить эшелон от трупов, ибо у нас как раз не хватает вагонов.
При этом он сам недоумевал: как мог этот состав залететь в тыл его армии, неужели русские совсем не понимают обстановки?
– Понимают, - ответил Кутченбах, - но у них есть такой наркомат путей сообщения, который никогда не ладит с Генштабом.
Генерал Эрих Фельгиббель, давний приятель Паулюса, держал на русском фронте сразу шесть полков радиоперехвата и радиоразведки; дешифровкой ведали ученые Геттингенского университета, видные математики и лучшие немецкие шахматисты. Круглосуточно прослушивая эфир, пеленгаторы фиксировали все переговоры русских, даже ничтожные (иногда нашему радисту стоило лишь коснуться ключа, как он сразу был засечен). В один из дней Фельгиббель навестил Паулюса, поздравив его с победами.
Но сразу же заговорил о расчленении армии "Юг":
– Этим мы показываем русским детскую "буку" на растопыренных пальцах... Испугаем ли мы их сейчас? Нет ли у тебя, дружище, предчувствия неотвратимой катастрофы?
– Оно было у меня в прошлом году, - ответил Паулюс.
Ответ друга был слишком уклончивым; неудовлетворенный им, Фельгиббель увлекал Паулюса в опасные дебри политики:
– Фриди, как ты относишься к словам Сталина, что Гитлеры приходят и уходят, а народ германский, а государство германское - остаются... Не кажется ли тебе, что Сталин выразил то, что может многое перевернуть в сознании немцев? На меня, признаюсь, эти слова произвели сильное впечатление.