Площадь павших борцов
Шрифт:
Чуянов заговорил совсем о другом:
– А все-таки странный человек маршал Тимошенко! Другой бы на его месте в дугу от стыда согнулся, а Тимошенко ходит гоголем, грудь колесом, с него - как с гуся вода. Никак не пойму, почему товарищ Сталин одних жестоко карает за ничтожные промашки, а другие, с ног до головы виноватые, остаются командовать фронтами...
Василий Филиппович Герасименко тридцать седьмой год хорошо помнил и даже крякнул, прежде чем ответить.
– Не наше то дело, - сказал, осторожничая - Тут и без маршала виноватых хватает. Привыкли мы думать, что умнее нас
– Неужели немцы способны выйти к Волге?
– Что ты!
– отмахнулся генерал.
– Под мудрым руководством товарища Сталина мы растопчем врага в излучине Дона, но никогда не допустим его в город, носящий имя великого вождя...
"О Господи!" Чуянов, хотя и был партийным работником высшего ранга, но от подобной выспренности оставался далек. Неприятно ему было и то, как вел себя Тимошенко за ужином, провозгласив нечто вроде тоста, сейчас попросту неуместного.
– Мы, большевики, - сказал он, - преодолеем все трудности на путях к победе, мы не остановимся на достигнутом...
– Уж молчал бы... дурак он или, наоборот, очень хитрый, но дураком притворяется?
– размышлял Чуянов, наблюдая за маршалом. На другой день вся Сталинградская область была переведена на военное положение. Заводские рабочие перешли на казарменное положение (с выдачей пайков по месту работы). Город по-прежнему утопал в зелени, цвела и благоухала акация. В киосках "пиво-воды" продавали бочковое пиво, что особенно удивляло фронтовиков - глазам своим не верили.
– А нам можно?
– робко спрашивали они продавщицу.
– А почему бы и нет? Или вы не люди?
* * *
Не люблю я высоких слов, но все же скажу: в народе не сомневались в конечной победе, хотя люди уже понимали, что цена победы будет высокой, и пилотками немецких танков не закидаешь. А середина июля примечательна в истории войны: только теперь (!) Сталин начал догадываться, что целью нового "блицкрига" был не захват Москвы (операция "Кремль"), а продвижение вермахта к Сталинграду и на Кавказ. Василевский осенью 1965 года, когда многое отболело в нашей душе вспоминал:
"Предвзятое, ошибочное мнение о том, что летом основной удар противник будет наносить на центральном направлении, довлело над Верховным Главнокомандующим вплоть до июля..."
Многое в это лето сложилось бы иначе, если бы Сталин не был таким упрямым!
Теперь днем и ночью грохотали на стыках рельс воинские эшелоны.
Подолгу стояли на полустанках, старушки спрашивали:
– Кудыть вас, сердешных, гонят-то?
– Дорога, мамаша, теперь одна... на фронт!
– Ну, помилуй вас Бог, сыночки родимые...
Ехали, ехали, ехали. Двери товарных вагонов распахнуты, а в них, свесив ноги в обмотках, солдаты, солдаты, солдаты. Одни уже нахлебались лиха, а другие - совсем молодняк, еще вчера сдавали экзамены в школе, кто на пятерку, а кто и на троечках выехал... прямо в войну! Вот и узловая станция.
– Поворино, - читали название, а знающие и бывалые говорили: - Отселе нам тока две дороги: если повезут на запад, будем под Воронежем,
Чуянова среди ночи разбудил долгий телефонный звонок - вызывали из Серафимовича, бывшей казачьей станицы Усть-Медведицкой, когда-то богатейшей, многолюдной, славной храмами и образованием не обиженной; секретарь тамошнего райкома партии сообщил, что уже приступил к эвакуации людей и всего самого ценного, но очень трудно с вывозом зерна и скота:
– Хлеба заколосились... жечь, что ли? Паромов через Дон нету, скотина лодки переворачивает. Овцы, считай, гуртом потонули, а свиньи все переплыли. Стада же коров силком в реку заталкиваем. А трактора? А наши МТС? Куда их девать?
– Гони к нам.
– Да нет горючего. Пришлите. Перегоним.
– А где я тебе возьму горючего?
– Как где? Там же у вас полно караванов от Астрахани.
– Это когда было?
– кричал в трубку Чуянов, разбудив всех домашних. До войны. А сейчас какую нефтебаржу с воздуха ни заметят, сразу бомбят... горит наша Волга, горит!
– Что там, Алеша?
– спрашивала жена, зевая.
– Спи. Это из Серафимовича. Уже поехали. Забыл сказать, чтобы жгли хлеба. Все равно не вывезти. Урожай-то больно хорош в этом году. Жалко. Спасаем, что можно. Спи. Еще рано...
Немецкие "ролики" вкатывались в большую излучину Дона, а сталинградцы еще выезжали на полевые работы. Как правило, женщины-домохозяйки, школьники постарше да старики. Вместе с жителями города не отлынивали и беженцы, желающие заодно подкормиться! на заброшенных огородах зрели овощи, бесхозные сады плодоносили в это лето - как никогда. Привыкли у нас бросаться на ветер высокими словами, и каждый год твердили, что не просто "уборка урожая", а обязательно "битва (!) за хлеб". Но смею заверить читателя, что летом 1942 года под Сталинградом шла настоящая битва за спасение урожая, и хлеб, который мы потом ели, был пропитан кровью...
Эскадрильи Рихтгофена кружили над полями, бросая осколочные бомбы, прострачивали хлебные нивы пулеметными очередями. Страшно читать свидетельства очевидцев. Под бомбами и пулями одна женщина загораживала лицо лопатой, подростки прятались под телегами, а какая-то старушенция накрылась газетой "Правда", словно верила, что Бог правду видит...
Неожиданный звонок от генерала Герасименко:
– Из Москвы получено распоряжение - всему штабу военного округа срочно передислоцироваться в Астрахань.
Календарь показывал 17 июля. Не верилось.
Чуянов ответил:
– Что за бред сивой кобылы? Быть того не может, чтобы в такой напряженный момент и... Кто распорядился?
– Ставка Верховного Главнокомандования. "Если сама Ставка, значит, скоро всем нам амба..."
– А кто - конкретнее?
– спросил Чуянов, еще сомневаясь
– Генерал Ефим Щаденко... герой известный.
Алексей Семенович ощутил небывалую растерянность
– Неужели, - спросил, - наше положение в Сталинграде и впрямь столь тяжелое? А как отнесется к вашему отъезду городское население? Люди-то не дураки они поймут ваше бегство на свой лад - значит, город будет сдан...