Площадь Согласия. Книга 1
Шрифт:
— А в жизни? — Инна снова попыталась вернуть разговор в нужное русло.
— В жизни — печальная констатация факта, что того, кто мне нужен, — просто нет в природе. Сплошные проблемы от них… Мы ведь с ними как инопланетяне: говорим одно, а они понимают другое. Как говорит моя минская подружка Ирка Полуцкая, чего от них ждать, когда они даже… писают стоя!
Инночка сначала прыснула, а затем звонко расхохоталась. Посетители ресторана стали поглядывать на них с любопытством.
— А что говорит твоя Полуцкая по поводу того, что нас к ним все равно тянет? —
— Ничего не говорит. Сожалеет, что ее угораздило родиться с правильной ориентацией, — ответила Тамара, припомнив неустроенную личную жизнь подруги. — Раньше-то мы и слова такого не знали — «ориентация». Верили в Большую Любовь, желали ее и боялись. Короче, дети. С огромными розовыми очками на глазах…
…Крепко вцепившись в Тамарину руку, всю дорогу до троллейбусной остановки Инночка продолжала всхлипывать. Заметив издалека приближающийся троллейбус, Артем подхватил ее под локоть, не без труда оторвал от Тамары и впихнул в закрывающиеся двери. Со слезами она продолжала смотреть сквозь мутное стекло на подругу до тех пор, пока троллейбус не свернул на соседнюю улицу. Махнув ей на прощание рукой, Тамара повернулась в сторону общежития и вдруг почувствовала, как кто-то сзади потянул пакет с конспектом и сырым полотенцем.
— Давай помогу, — услышала она голос Алексея.
Подхватив отпущенный пакет, он сделал несколько шагов, коснулся ее ладошки и, поняв, что возражения не последует, крепко сжал холодные пальцы.
— Я ничего подобного в жизни не испытывал. Когда выплыл и нигде тебя не обнаружил, испугался. Признайся: пожалела, что поплыла?
— Пожалела, — вздохнула Тамара, — когда Инку увидела. Не думала, что из-за меня она будет так переживать.
Леша удивленно свел брови:
— А сама? Неужели не испугалась?
— Испугалась, конечно, но на первое место сразу вышел звериный инстинкт самосохранения. Я даже не представляла, насколько он силен.
— Шапку долой! Свой звериный инстинкт тебе удалось победить с первой попытки. Когда ты в меня вцепилась мертвой хваткой, я во второй раз испугался. Даже не знал, как поступить. Ждать, пока захлебнешься? Попробуй потом отыщи тебя в темноте, да и до берега плыть да плыть. Если бы ты продолжала паниковать, не знаю, чем бы все закончилось.
— Когда в безвыходной ситуации кто-то берет инициативу на себя, ему надо довериться и подчиниться… Ты один мог мне помочь в те минуты, вот я тебе и подчинилась. Ты был сильнее.
Такой анализ ситуации окончательно сбил Алексея с толку. Признавая его силу, она, сама того не осознавая, давала ему понять, насколько сильна сама: девушка, почти ребенок, у которой-то и опыта житейского за плечами нет!
— Можно еще один вопрос? Сколько тебе лет?
— Первого июня исполнится восемнадцать, — спокойно ответила она и, словно прочитав его мысли, добавила: — Только не говори, что я еще ребенок.
«После сегодняшней истории ни я, ни кто другой этого не скажет, — подумал он. — Судя по рассуждениям,
— Мы с тобой сегодня столько шума наделали, — неожиданно сменил он тему. — Если кто-то настучит декану, меня точно из института попрут.
— За что? Ты же хорошо учишься, к тому же спортсмен.
— Слово «спортсмен» для Кравцова имеет, скорее, негативный смысл. Если спортсмен — значит, в голове одна накачанная извилина…
— Обидно, да? — неожиданно посочувствовала Тамара.
— Да нет… В чем-то он, конечно, прав — первые две сессии не обошлись без двоек. А потом зло взяло, можно сказать, из спортивного интереса стал учиться… Только учеба учебой, а у нашего декана на первом месте моральный облик, которому я не соответствую. Ты ведь почти ничего обо мне не знаешь? Правда? — осторожно уточнил он.
— Ну почему, кое-что слышала, — уклончиво ответила она.
— Понятно… А впрочем, какая разница, — остановившись, Алексей закурил. — Дело в том, что наш курс последний, кто знал прежнего декана: он умер прямо в кабинете. И мы помним совсем другое отношение к студентам. Мы так и не приняли Кравцова.
— Ты считаешь, он вам мстит?
— Нет, — усмехнулся он. — Это сильно сказано! Но вот с мыслью нас перевоспитать никак не может расстаться. Только ничего не получится — слишком разное представление у нас о многих вещах. О дисциплине, например. Ее он понимает как слово «должны», без отступлений, как солдат на плацу.
— А как было раньше?
— Раньше было по-другому: «Ребята, я знаю, что вам всем чего-то хочется, чего-то не хочется, но не подводите меня. Пожалуйста». И, ты знаешь, почти не подводили. Если прежний декан и вынужден был кого-то наказывать, то сам переживал. Вот сердце и не выдержало… Не верится, что когда-то мы заходили в деканат, как к себе домой.
Тамара задумалась. Слово «должна» она часто слышала от своей мамы, которая также не терпела пререканий. Может, поэтому у них никогда не выходило задушевных разговоров?
— Но за что тебя могут отчислить? — вспомнила она.
— За то, что переплывать реку категорически запрещено. А меня уже однажды поймали, с милицией, между прочим.
— Правда?!
— Правда. Тебя-то в первый раз простят, а вот меня — вряд ли.
— А как он узнает? — растерялась она, ничего не слышавшая о запрете.
— Обыкновенно… И кто из «шестерок» это сделает, мы вряд ли узнаем, — усмехнулся Алексей. — Разве что лет через пятьдесят, когда снимут гриф «совершенно секретно».
— Кто снимет? — непонимающе захлопала она ресницами.
Вместо ответа он лишь вздохнул. И тут до Тамары дошло. Но кто из студентов может доложить декану? Среди ее друзей вроде все свои в доску: сколько несанкционированных гулянок случилось за этот год — и никого никуда не вызывали. Неужели кто-то из группы? Тоже не похоже… Хотя кто знает.
— А кто сможет утверждать, что мы переплыли реку? Никто! — вдруг воскликнула она, обрадованная такому простому выходу из ситуации. — Проплыли немного вперед и вышли на берег!