Площадь Согласия. Книга 1
Шрифт:
— А Дени не препятствовал?
— Нет, что ты! Он прекрасно понимал, что мне надо заняться каким-то делом, и сам наводил справки о курсах. Без любимой работы я бы здесь рехнулась…
— Господи, а я-то надеялась, что только меня жизнь потрепала… Но ладно, я с характером, сама могу пойти на конфликт. А тебя-то за что? Ты ведь просто создана для семейной жизни! Мягкая, добрая, доверчивая!
— Именно за все, что ты перечислила, — ответила Инна. — Мои мужчины меня и наказывали. Встретившись с Дени, я уже была другая.
— Не зря говорят, что если мужчина не находит в женщине хоть капельку стервозности, ему становится с ней скучно, —
…Потрясенная тем, что увидела в комнате Алексея, Тамара открыла свою дверь, и первым, что бросилось в глаза, были Пашкины руки, крепко прижимавшие к себе Ленку. Сам он сидел на стуле посередине комнаты, а соседка — у него на коленях. Парочка самозабвенно целовалась.
— Лена, привет, — коротко поздоровалась Тамара. Утром увидеться с Яблонской она не успела, так как уехала к родственникам за час до прибытия проходящего поезда из Таганрога. — Паша, — холодно обратилась она к Щедрину. — Освободи, пожалуйста, помещение. Я хочу спать.
— Ты ж вроде к Лехе пошла, я видел, — оторвавшись от Ленки, недоуменно уставился он на нее. — Он тебя что, укусил?
Промолчав в ответ, она демонстративно принялась расстилать постель. Пошептавшись с Ленкой, Щедрин тяжело вздохнул, встал и подошел к двери.
— И что ты за человек такой, Крапивина? — принялся он рассуждать вслух. — Вчера — Василиса Прекрасная, а сегодня — Баба-яга. Как с тобой муж жить будет? Женщина должна быть мягкой, доброй, уступчивой…
— Еще скажи «пушистой», — перебила его Тамара. — Будет у меня муж или не будет, ты за него не беспокойся. Я сразу предупрежу, что особой пушистости ему от меня не добиться. А уж тем более, если по любому поводу будет искать утешение у других женщин. Во всяком случае, мазь на больное место я и сама в состоянии наложить. — И, поняв, что проговорилась, в сердцах швырнула на кровать подушку. — Подожди минутку.
Присев за стол, она что-то быстро написала на листе бумаги.
— Вот, передашь, — протянула она записку Пашке. — Сам знаешь кому. Здесь все расписано — к кому, от кого. Завтра в восемь утра его будут ждать в поликлинике при областной больнице, а дальше сам разберется, не маленький. Все. Спокойной ночи.
Недоуменно повертев бумажку в руках, Щедрин сложил ее пополам, пожал плечами и вышел. Спустя пару минут, не проронив ни слова, ушла и надутая Ленка. С тоской посмотрев на заваленный книгами и конспектами стол, Тамара стянула со спинки стула полотенце и отправилась в душевую. Вернувшись, она завела будильник на шесть утра, погасила свет, забралась под одеяло и вдруг услышала, как приоткрылась дверь и Ленка прошептала кому-то недовольным голосом:
— Я же говорила, что спит!
— Странно, — расслышала Тамара шепот Алексея. — Ладно, пусть спит.
Как ни подмывало оторвать голову от подушки и бросить ему что-нибудь язвительное, неимоверным усилием воли ей удалось себя сдержать. Лишь когда в тамбуре стихли шаги, она перевернулась на спину и уставилась в темный потолок. Сон не шел: в ранний по меркам общежития час то тут, то там слышались голоса, где-то играла музыка, громко хлопали двери. Под этот аккомпанемент в Тамариной голове проносились мысли об учебе, о том, какой тяжелый предстоит семестр, сколько придется сделать чертежей, а инженерную графику она не жаловала. Вспомнилось детство, сегодняшние родственники, которых за год с небольшим успела
Стоило Тамаре вспомнить Алексея, как настроение изменилось. Она буквально ненавидела и себя, и его, и Ляльку Фунтик! Даже засыпая, не смогла отрешиться от запечатлевшейся в мозгу картинки: Лялька прижимается к груди Алексея, маленькими тонкими пальчиками касается его кожи. И сама она вся такая маленькая, изящная…
Твердо решив вычеркнуть из памяти неприятные воспоминания о минувшем воскресенье, на следующее утро Тамара начала новую жизнь: «Я должна стать другой, — сказала она себе. — Первое — похудеть, второе — стать независимой от чужих желаний и поступков. Надо научиться любить себя. Самый благодарный и самый долгоиграющий вид любви: сколько живешь, столько себя и любишь, — усмехнулась она, взглянула на часы и отключила будильник. — Без пяти шесть. Самое время».
Перво-наперво Тамара села на жесткую диету: отказалась от мучного, от жареной картошки, от всего, что содержало хоть каплю жира, и, самое тяжелое, от сладкого. Любое лакомство в один момент стало запретным, а чувство голода она заглушала с помощью расписанного буквально по минутам распорядка дня: не пропускала ни одной пары, все конспектировала, после занятий шла в читальный или чертежный зал и выполняла абсолютно все задания.
Но самых больших усилий в борьбе с собой требовал бег по утрам, который Тамара ненавидела с детства. Вставала она теперь на сорок минут раньше и, пока все спали, успевала пробежаться по глухим окрестным улочкам, принять душ и одной из первых попасть на занятия. Постоянно подогревая в себе азарт доказать всем и в первую очередь себе, что человек она — самодостаточный, Тамара все чаще чувствовала желание побыть в одиночестве. Покидая институт вместе с вечерниками, она заглядывала на минутку в комнату, оставляла вещи, брала зонтик и отправлялась гулять по ночному городу. Углубившись в свой внутренний мир и наглухо застегнув его от внешних раздражителей, она бродила по безрадостному маршруту, название которому было «куда глаза глядят», и возвращалась в общежитие лишь к самому закрытию.
— Томка! Ты влюбилась, что ли? — в четверг в перерыве между лекциями дернул ее за рукав Мишка Трушкин. — Я договорился, чтобы тебя прослушали и второй вечер нигде не могу найти. Приходи сегодня к семи на репетицию в старый актовый зал.
— Какую репетицию? — словно очнувшись, спросила Тамара и, поставив сумку на подоконник, непонимающе посмотрела на Мишку.
— На факультетскую. В пятницу — день первокурсника, концерт. Покажешь песни, что в колхозе пела.
— Зачем?
— Как «зачем»? — в свою очередь удивился Мишка. — Чтобы все услышали… Ты же классно поешь! Я только заикнулся Ларисе, она сразу сказала тебя привести.
— Ах, ты об этом, — сообразив наконец, в чем дело, хмыкнула Тамара. — Спасибо за заботу, только я пою для своего удовольствия и лишь тогда, когда сама захочу.
— Ну так захоти! Чего капризничаешь? Цену набиваешь, что ли?
— Понимай как хочешь, — спокойно ответила она. — Но заставлять себя делать что-то против собственной воли не собираюсь. — Не вдаваясь в объяснения, она подхватила сумку и пошла дальше по коридору.
— Ненормальная, — обиделся Трушкин. — Потом пожалеешь.