Плоскость
Шрифт:
Сон не шел. Алекс давно уже привык к качке и последние дни засыпал мгновенно, а вот сейчас почему-то не спалось. Он слушал, как океанская волна бьется в борт "Алисии" и в его голову приходили странные мысли. Почему-то он начал думать о том, как мореходы старых времен: финикийцы, поморы, варяги и греки уходили в море не представляя даже толком куда идут. Земля казалась им плоской и на дальнем краю Ойкумены был Конец Земли, ужасный, неописуемый словами, непредставимый. Никто не знал, что будет там, за границей изведанного и возможно, думали они, там нет вообще ничего, там кончаются все чувства и мысли. Или, еще страшнее, никакого края нет и можно идти вперед вечность, но так никуда и не прийти. И все же они поднимали свои паруса и, преодолевая холодный страх, плыли в неизведанное. А потом появился Аристотель, сказал умные слова и Земля стала конечной и познаваемой, а страх, казалось, исчез навсегда. Но он не исчез, понял Алекс, а лишь затаился. Вот как раз сейчас ему было страшно, страшно как никогда, потому что муссон толкал "Алисию" со скоростью в семь узлов прямо к Краю Земли, а качка мешала думать, путала мысли и лелеяла его страхи. Вдруг страх исчез, пропал, как и не было его, а вместе с ним куда-то
Спал он беспокойно, ворочаясь с боку на бок на жесткой койке и ему снились безумные кошмары, которые он, к счастью, не запоминал. Наутро он проснулся от хлопанья парусов. Едва продрав глаза, он стремительно вскочил с койки: что-то было не так. Да что там, буквально все было не так. Еще вчера вечером его гнал на юго-запад крепкий муссон и "Алисия" с заклиненным румпелем уверенно взлетала на волну и легко скользила вниз. Теперь же ветра не было почти совсем, мачта смотрела вертикально вверх и "Алисию" почти не качало. Точнее, ветер был, но он никак не напоминал муссон. Это был легкий бриз, так хорошо знакомый ему по Средиземноморью. Провисшие паруса хлопали и медленно толкали "Алисию" в совершенно неожиданном направление: компас показывал юго-юго-восток, хотя румпель был по-прежнему заклинен. Впрочем, штиль мог повернуть его суденышко куда угодно. Сам же океан изменился напрочь, да и океаном-то перестал быть, легко раскачивая яхту мелкими, рваными волнами, которых не бывает в настоящем океане. И что-то еще было неправильно, но эта неправильность ускользала, играла с ним своей недосказанностью, пока он наконец не сообразил: было жарко, очень жарко. Вчерашняя прохлада, дыхание Антарктики, куда-то исчезла.
Алекс судорожно схватил бинокль и стал исследовать горизонт. Да, ну конечно же! Впереди по левому борту была суша, полускрытая туманом, из полосы которого виднелись покрытые зеленью вершины. Мадагаскар или Африка? Если это Африка, то наверное ЮАР, а там его могут ждать люди Васифа, но уходить обратно в океан, не зная своего положения, без еды и без воды, было уже верной смертью. Как легко действовать тогда, когда нет выбора! К берегу, решил он, разумеется, к берегу. Но бриз едва шевелил паруса и берег не приближался. Мысленно пожав плечами, Алекс включил двигатель, надеясь не только быстрее достичь суши, но и зарядить планшетник и выяснить наконец свое местоположение. Через полчаса планшетник начал подавать признаки жизни, но ловить сигналы позиционирования отказался. Это было более чем странно, однако будучи программистом, Алекс не доверял ни электронике, ни, в еще большей степени, программному обеспечению и махнул рукой на вредный прибор. Телефон, наспех заряженный, тоже не ловил сеть и это уже совсем не радовало. Тем временем берег заметно приблизился и прямо по курсу из низкой полосы тумана появилась лодка. Она шла встречным курсом, уже через пару минут ее можно было рассмотреть и Алекс не поверил своим глазам: то был "банка", хорошо знакомый ему филиппинский тримаран, похожий на огромного таракана. Он хотел довернуть поближе к тримарану, но "банка" сам сменил курс и начал сближаться. Только тут он заметил, что лодка гребная, с одним двухлопастным веслом, как на каное.
– Эй, на лодке – хрипло окликнул Алекс гребца по-английски – Привет!
Тот недоуменно уставился на него и произнес что-то на совершенно незнакомом языке. Алекс попробовал поприветствовать его на русском, на французском и на иврите, но гребец лишь недоуменно мотал головой, показывая, что не понимает. Вдруг он неожиданно сказал:
– Гой ест’е! Ряд’оватисья тыя!
…По крайней мере для Алекса это прозвучало примерно так и заставило вздрогнуть от неожиданности. Гребец выглядел странно. Одет он был в обтягивающую тунику цвета морской волны с поясом из металлических колец, а на голове имел серую фетровую шляпу с обвисшими краями, закрепленную под подбородком малиновой лентой. Не чернокожий, как следовало бы ожидать в Африке, но достаточно смуглый, он выглядел совершенным азиатом, однако его национальность Алекс не взялся бы определить. Еще меньше можно было ожидать от него слов, отдаленно напоминающих славянские, но это как раз можно списать на усталость. В таких случаях по всем канонам следует себя ущипнуть или уколоть чем-то острым, но Алекс был уверен, что не спит. Тем временем туман разошелся и открылся берег. Точнее, это был не совсем берег, а скорее нагромождение не то островов, не то выступов суши. Образующие их темные скалы, поросшие зеленью в самых неожиданных и отвесных местах, круто, порой даже под отрицательным углом, обрывались в море. Внизу, над самой водой, скалы поросли густыми наростами песчаниковых наплывов, напоминающих сталактиты. Зрелище было странное, совершенно потустороннее и, тем не менее, очень знакомое. Оно было настолько знакомым, что он даже узнал нависшую над морем скалу, которую в свое время успел сфотографировать, как раз в тот момент, когда из под нее выплывал здоровенный моторный тримаран, размахивающий на волне балансирами, как какое-то инопланетное чудовище. Конечно, это же окрестности острова Палаван в Филиппинском архипелаге, на котором он был с друзьями два года назад. Но как такое возможно? Как я мог за ночь перенестись из Индийского океана в Тихий? Может все же стоит ущипнуть себя?
– Палаван? – спросил он, обводя рукой горизонт жестом сеятеля.
Филиппинец (а кем еще он мог быть?) отрицательно покачал головой и произнес не то “тра’ан", не то какое-то похожее слово на своем языке. Все чудесатее и чудесатее, подумалось Алексу, но никакой иной, более здравой мысли в голову не приходило. Менее здравых мыслей было, однако, хоть отбавляй… Иногда бывает очень трудно смириться с фактами, противоречащими логике. А ведь специально для объяснений таких противоречий добрые люди в белых халатах придумали много красивых слов. Например, слово "шизофрения". Еще у них есть разноцветные таблетки, хитрые укольчики и замечательные халатики с завязками сзади. Впрочем, почему же именно "шизофрения"? Возможно, это просто голодная галлюцинация.
Тем временем гребец еще раз пожал плечами, снова пробормотал
Уже через четверть часа, обогнув ту самую нависшую над морем скалу, он снова перестал понимать, где находится, потому что сразу увидел город. Но то, что ему открылось, никак не могло быть Эль-Нидо. Тот Эль-Нидо, который он помнил, был поселком одноэтажных лачуг и двухэтажных дешевых гостиниц, лишь по недоразумению названный городом. Да и не мог бы он увидеть малоэтажный Эль-Нидо с такого расстояния. Теперь же перед ним открылась панорама огромного, может быть даже миллионного города с небоскребами и башнями непонятного назначения. Но почему же непонятного? Он схватил бинокль. Да, ошибки не было. Одну из башен, утолщенную в основании, высокую и узкую, венчала дискообразная платформа, под которой виднелись три сигары дирижаблей. Серебряные дирижабли то ли на самом деле были огромными, то ли казались таковыми на расстоянии. Высотные дома тоже выглядели необычно, но изумленному Алексу никак не удавалось ухватить эту необычность: она все время ускользала от него.
– Что это? – прошептал он – Где я, вашу мать!
Алексу, разумеется, никто не ответил и лишь мотор "Алисии" продолжал уныло тарахтеть. А вокруг уже сновали многочисленные суда самого удивительного вида. Их было множество, самых разных и одни лишь только "банка" имели знакомый вид. Этих тримаранов было больше всего, от маленьких гребных, до огромных моторных. Над некоторыми из них, теми что побольше, висели небольшие дирижабли и, похоже, они-то и были двигателями. Остальные суда, относительно немногочисленные и крупные, выглядели странно и походили на какую-то помесь средиземноморского парома-катамарана с водометным двигателем и огромной китайской джонки. Только вместо красных парусов джонки над ними тоже висели по два дирижабля. Пассажиры ближайших тримаранов показывали руками на "Алисию" и всячески выражали свое недоумение: наверное парусная яхта выглядела непривычно для них. Но нет, понял Алекс, дело было не только в этом. Изумленный исчезновением Эль-Нидо, видом удивительного города, дирижаблями и прочими несуразностями, он выпустил из рук румпель и теперь "Алисия" описывала большую дугу между островами, мешая движению и распугивая тримараны. Алекс немедленно выправил руль и наклонил голову, приложив руку к груди и надеясь что его интернациональный жест поймут. Но было уже поздно: к "Алисии" на большой скорости и подрезая все суда по курсу, неслась узкая металлическая лодка, оставляй за собой пенную полосу: и у нее тоже был водометный двигатель. Хорошо, что хоть без дирижабля, подумал Алекс и тут же сообразил, что хорошего мало. Хотя на борту лодки ничего не было написано, это явно был патрульный катер морской полиции. Впрочем, почему не написано, сказал себе Алекс, заметив надпись на носу судна, вот только, похоже, не для меня. И действительно, буквы на борту лодки образовывали два непонятных слова одно над другим. Первое из них, "VIGILVM" было написано, вроде бы, латинскими буквами, но над последним "V" почему-то стоял немецкий “умлаут”. Буквы второго слова, “СТРЖЕНИ” выглядели на первый взгляд кириллицей, но тоже ни во что вразумительное упорно не складывались, не говоря уже о дореволюционном "яте" и непонятно откуда взявшейся последней букве. Но все же совершенно чуждыми они не были, вызывая подсознательные ассоциации и именно это было страшно, хотя и непонятно почему. Впрочем, как раз ясно почему: мир исказился, выглядел неправильным, как в кривом зеркале, и стал непредсказуемым.
Чужой мир
Потом, много позднее, вспоминая свое поведение в тот день, Алекс неоднократно удивлялся тому, что сразу не сошел с ума. Он даже не получил нервного расстройства, но, будучи достаточно самокритичен, не стал восхищаться своей стрессоустойчивостью. Просто в тот день в его мозгах сработал некий защитный механизм, нивелирующий эмоции и снижающий уровень удивления с запредельного до разумного. То что с ним произошло, наверняка было неоднократно описано в мудрых книгах, но Алекс этих мудрых книг не читал, да и ход событий запомнил плохо: наверное сказался шок от переизбытка непонятного и плохо объяснимого. Поэтому, для него это выглядело чем-то вроде раздвоения сознания. Некоторое время существовало как-бы два Алекса Кушнира. Один, робкий и послушный Алекс безропотно позволил двум странно одетым патрульным подняться на "Алисию" (что они проделали с большим трудом из-за отсутствия места) и осмотреть ее от носа до кормы (что не заняло много времени). Патрульные много и энергично говорили, задавали вопросы, вот только послушный Алекс не понимал ни слова. На робкую попытку этого Алекса продемонстрировать им оба своих паспорта, они ответили недоуменными взглядами и, повертев паспорта в руках, вернули их. Наконец патрульные, отчаявшись найти с ним общий язык, разделились. Один вернулся в свой катер и повел его вперед, указывая дорогу, а второй остался на "Алисии" и все время говорил что-то непонятное, с изумлением поглядывая на струю от винта за кормой. Медлительной яхте понадобилось около часа, чтобы дойти до гавани с причалами, распугивая мелкие тримараны и вызывая веселый ажиотаж на более крупных судах.
Все это время второй, мудрый Алекс из последних сил тщился не то вписать себя в картину окружающего мира, не то подогнать эту картину под себя. Получалось у него из рук вон плохо. Ну никак не соединялись друг с другом ни ночной переход в несколько тысяч миль, ни дирижабли над городом, ни сам город, неизвестно откуда возникший на месте Эль-Нидо, ни подозрительные надписи, ни полное незнание туземцами основ английского языка при владении ими каким-то псевдо-славянским наречием. На худой конец можно было вспомнить некогда читанные книги и предположить перемещение во времени, но странный город ну никак не походил на мегаполис будущего. В общем, призрак смирительной рубашки грозил в любой момент стать реальностью, а патрульные – оказаться вежливыми, но непреклонными санитарами.