Плотина против Тихого океана
Шрифт:
Он вскочил, словно с души у него упала тяжесть, ликующий, озаренный. Он придумал.
— Я подарю вам его просто так! — выкрикнул он. — Скажите Жозефу!
Сюзанна тоже поднялась. Он достал из кармана брильянт и протянул ей. Сюзанна еще раз взглянула на кольцо. Оно теперь было ее. Она взяла его и не надела на палец, а зажала в кулаке и, не попрощавшись, опрометью бросилась бежать к бунгало.
Сюзанна влетела в бунгало. Жозефа не было. Зато была мать, которая стояла у плиты и готовила ужин. Сюзанна размахивала кольцом.
— Смотри, кольцо! Двадцать тысяч! Он мне подарил.
Мать взглянула издали. И ничего не сказала.
Мсье Чжо ждал под мостом, когда Сюзанна вернется, но она не возвращалась, и он уехал.
Спустя час, перед тем как садиться за стол, мать кротко попросила Сюзанну дать ей на минутку кольцо, чтобы разглядеть получше. Жозеф, сидевший в гостиной, мог это слышать.
— Дай мне его, пожалуйста, — сказала она вежливо, — я не успела рассмотреть.
Сюзанна протянула кольцо. Мать взяла его и долго рассматривала, держа на ладони. Потом, ни слова не говоря, ушла в свою комнату и закрыла за собой дверь. По тому, с каким видом она вышла из столовой, по ее внезапному притворному гневу, который им был так хорошо знаком, Жозеф и Сузанна поняли: она пошла прятать кольцо. Она прятала все: хинин, консервы, табак, все, что можно было продать или купить. Она пошла прятать кольцо из суеверного страха, что оно может каким-то непостижимым образом исчезнуть из чересчур молодых рук Сюзанны. Теперь кольцо, вероятно, лежало между досками перегородки, или в мешке с рисом, или в ее тюфяке, а может, висело на тесемке у нее на шее, под платьем.
Больше до ужина об этом не говорили. Сюзанна и Жозеф сели за стол. А она нет. Она села в сторонке, в кресло у стены.
— Поешь, — сказал Жозеф.
— Оставь меня в покое. — Голос у нее был нехороший.
Она не съела ничего, даже бутерброда, даже не потребовала свой вечный кофе. Жозеф наблюдал за ней с беспокойством. Она же не смотрела ни на кого, она сидела, уставясь невидящим взглядом в пол, и на лице её была злоба. Чтобы она сидела вот так, одна, у стены, пока они едят, — всё равно по какой причине, — этого Жозеф вынести не мог.
— Ты что сидишь с таким видом? — спросил он.
Мать вдруг налилась краской и закричала:
— Этот тип мне отвратителен, отвратителен, и больше он этого кольца не увидит!
— Я не про то, — сказал Жозеф. — Я хочу, чтобы ты поела.
Она топнула ногой и продолжала кричать:
— И вообще, в чем дело? На нашем месте любой оставил бы его у себя.
Она замолчала. Прошло несколько минут. Жозеф снова стал ее уговаривать.
— Ты должна выпить кофе. Выпей хотя бы кофе!
— Не буду я ничего пить, потому что я старуха, я измучилась, дошла до ручки с такими детьми, как вы…
Она запнулась. Потом опять покраснела, и на глазах у нее выступили слезы.
— С такой засранкой дочерью…
Потом завела новую песню:
— Нет ничего гаже драгоценностей. Это же вещи бесполезные, совершенно бесполезные. И те, кто их носит, в них не нуждаются, они запросто могут без них обойтись, причем скорее, чем все остальные.
Она снова умолкла и молчала так долго, что могло показаться, будто она успокоилась, если бы не напряженность ее позы. Жозеф больше не приставал к ней, чтобы она поела. Впервые в жизни у матери оказалась в руках вещь стоимостью в двадцать тысяч франков. «Дай мне его», — кротко попросила она тогда Сюзанну. Сюзанна дала. Она долго смотрела на него, и это ее опьянило. Двадцать тысяч франков, вдвое больше, чем надо, чтобы выкупить бунгало! Жозеф отвернулся, пока она смотрела. Потом, без единого слова, она пошла и спрятала кольцо у себя в комнате. После этого, конечно, трудно было есть.
— Такому дегенерату еще возвращать кольцо! Да это было бы просто стыдно, стыдно! После всех его гнусностей!
Сюзанна и Жозеф не осмеливались ни поднять на нее глаза, ни вымолвить слово. Она мучилась, оттого что взяла кольцо и не отдала. Расстаться с кольцом было уже явно выше ее сил. Она повторяла, как слабоумная, одно и то же, глядя в пол, не зная, куда деваться от стыда. Смотреть на нее было тяжело. Да что же с ней такое произошло, когда Сюзанна показала ей кольцо? Какие переживания молодости, какие давние, загнанные внутрь страсти воскресил в ней брильянт, что за тайное вожделение он в ней пробудил? Она уже в ту минуту решила им завладеть.
Взрыв произошел, когда Сюзанна встала из-за стола. Мать наконец поднялась. И, бросившись на Сюзанну, начала бить ее кулаками, вкладывая в удары всю силу, какая у нее еще оставалась. Она утверждала свою правоту, не переставая в ней сомневаться. Избивая дочь, она кричала что-то о плотинах, о банке, о своей болезни, о кровле, об уроках музыки, о земельном ведомстве, о своей старости, усталости, о смерти. Жозеф не вмешивался и не останавливал ее.
Это длилось больше двух часов. Мать вскакивала, кидалась на Сюзанну и снова падала в кресло, одурев от усталости и на время притихнув. Потом опять вскакивала и опять кидалась на дочь.
— Сознайся, только сознайся, и я оставлю тебя в покое!
— Я не спала с ним, он мне подарил его просто так.
Мать снова бросалась бить ее, словно что-то внутри не давало ей остановиться. Сюзанна, полуголая, в разорванном платье, рыдала у ее ног на полу. Когда она пыталась встать, мать ногой опрокидывала ее навзничь и кричала:
— Да сознайся же, господи, и я тебя отпущу!
Почему-то она не могла вынести, чтобы Сюзанна встала. При малейшей попытке подняться она била ее. Поэтому Сюзанна перестала сопротивляться и только терпеливо защищалась от ударов, прикрывая руками голову. Она даже как бы забыла, что эта обрушившаяся на нее сила исходит от ее матери, и вела себя так, как если бы это была сила ветра, волн, какой-то неодушевленной стихии. И только когда мать падала в кресло, ей снова делалось страшно при виде ее лица, ставшего бессмысленным от напряжения.
— Сознайся, — твердила мать, причем временами даже почти спокойно.
Сюзанна не отвечала. Мать уставала, забывалась. Время от времени она зевала, глаза у нее вдруг закрывались, голова падала на плечо. Но при малейшем движении Сюзанны или просто проснувшись от непроизвольного падения головы, мать открывала глаза и, видя ее на полу у своих ног, срывалась с места и била снова. Жозеф листал «Голливудское кино», единственную книгу, которая имелась в доме и за все шесть лет не успела ему надоесть.
Когда мать колотила Сюзанну, он переставал листать альбом. В конце концов он вдруг не выдержал и крикнул:
— Черт побери, ты ведь прекрасно знаешь, что она с ним не спала. Не понимаю, чего ты к ней пристала?
— А если я хочу ее убить? Может, мне угодно ее убить?
Наверняка Жозеф не уходил потому, что не хотел оставлять ее наедине с обезумевшей матерью. Может быть даже, он считал, что это небезопасно. После его слов она все еще продолжала бить Сюзанну, но уже не так сильно и не так подолгу. Жозеф каждый раз снова орал на нее.