Плотина против Тихого океана
Шрифт:
Жозеф оторопело посмотрел на Сюзанну и вдруг рассмеялся.
— О нашей и говорить нечего…
— У нас «ситроен», — сказала мать. — Старый верный «ситроен», немало нам послуживший. Для нашей дороги вполне сойдет.
— Сразу видно, что ты его редко водишь, — заметил Жозеф.
Музыка заиграла снова. Мсье Чжо тихонько отбивал ритм, постукивая по столу пальцем с брильянтом. За каждым его ответом следовала долгая и тяжелая пауза. Но мсье Чжо, видимо, не решался сменить тему. Он покорно
— А «родстер»?
— Что?
— Сколько жрет бензина?
— Побольше. Восемнадцать литров на сотню на дороге. Тридцать лошадиных сил.
— Дьявол!
— «Ситроены» жрут меньше?
Жозеф громко засмеялся. Он допил шампанское и налил себе еще. Он явно решил повеселиться.
— Двадцать четыре, — сказал он.
Мсье Чжо присвистнул.
— Ничего удивительного, — сказал Жозеф.
— Многовато!
— Вообще положено двенадцать, — сказал Жозеф, — но удивительного ничего нет… потому что карбюратор давно уже не карбюратор, а решето!
Раскатистый смех Жозефа оказался заразительным. Он хохотал безудержно, по-детски, давясь и захлебываясь. Мать, вся красная от напряжения, пыталась удержаться, но не смогла.
— Если бы только это, — сказал Жозеф, — все было бы ничего.
Мать покатилась со смеху.
— Да уж, — проговорила она, — если бы только карбюратор…
Сюзанна тоже засмеялась. У нее был не такой смех, как у Жозефа, а более высокий и переливчатый. Это накатило на них ни с того ни с сего. Мсье Чжо был растерян. Он не понимал, с чего вдруг на них напало такое веселье и как себя вести, чтобы остаться на высоте.
— А радиатор! — вспомнила Сюзанна.
— Это рекорд! — подхватил Жозеф. — Вы такого в жизни не видали.
— Скажи сколько, Жозеф, ты только скажи…
— Раньше, до того, как я его немного подремонтировал, выходило пятьдесят литров на сотню.
— Ox — прыснула мать. — Когда выходило пятьдесят, это еще было неплохо.
— Да что там, — сказал Жозеф. — Если бы только это — радиатор и карбюратор…
— Правда, правда, — поддержала мать, — если бы только это… все было бы ничего.
Мсье Чжо попробовал засмеяться. Это стоило ему некоторых усилий. Может быть, они забыли про него? Они выглядели какими-то ненормальными.
— А шины! — проговорил Жозеф. — Шины…
Он так смеялся, что уже не мог произнести ни слова. Такой же безудержный необъяснимый смех сотрясал мать и Сюзанну.
— Угадайте, что мы подкладываем в шины, — сказал Жозеф, — угадайте…
— Ну, попробуйте, — подхватила Сюзанна, — угадайте…
— В жизни не догадается, — сказал Жозеф.
Приемный сын хозяина принес по просьбе мсье Чжо вторую бутылку шампанского. Агости слушал их и смеялся. Офицеры и пассажиры, хотя они ничего не понимали, тоже начали потихоньку посмеиваться.
— Ну, ну, думайте, думайте! — сказала Сюзанна. — Конечно, мы не всегда так ездим, слава Богу…
— Хм, не знаю, наверно, там у вас камеры от мотоцикла, — сказал мсье Чжо с видом человека, который наконец-то нашел верный тон.
— Нет, не угадали, — сказала Сюзанна.
— Банановые листья, — проговорил Жозеф, — мы набиваем шины банановыми листьями…
На сей раз мсье Чжо рассмеялся от души. Но не так самозабвенно, как они. На это у него не хватало темперамента. Жозеф уже начал задыхаться, смех душил его, он больше не мог. Мсье Чжо отказался от мысли пригласить Сюзанну. Он терпеливо ждал, пока это кончится.
— Оригинально! Курьезно, как говорят в Париже.
На них уже оглядывались, смотрели с недоумением.
Они не слушали его.
— Когда мы отправляемся в дальнюю поездку, — продолжал Жозеф, — мы… привязываем капрала к капоту… и даем ему лейку с водой… и фонарь…
Он икал через каждое слово.
— Мы сажаем его вместо фары… он служит заодно и фарой… Капрал — наш радиатор и наша фара, — сказала Сюзанна.
— Ох, я задыхаюсь, замолчи… замолчи… — проговорила мать.
— А двери, — добавил Жозеф, — двери у нас держатся на проволоке…
— Я уже забыла, — сказала мать, — уже забыла, как они выглядели, наши дверные ручки…
— А зачем нам ручки? — сказал Жозеф. — Мы просто прыгаем внутрь. Хоп, и все! Заходишь с той стороны, где подножка… Надо только наловчиться.
— Уж кто-кто, а мы наловчились! — сказала Сюзанна.
— Ох, замолчи, — сказала мать, — мне сейчас будет дурно.
Мать сидела вся красная. Мало того, что она была старая, — она так намучилась за свою жизнь и ей так редко случалось смеяться над своими несчастьями, что этот безумный смех действительно грозил ей опасным срывом. Она смеялась словно не по своей воле и так громко, что это вызывало неловкость, заставляло усомниться в ее рассудке.
— Нам фары ни к чему, — сказал Жозеф. — Охотничий фонарь ничуть не хуже.
Мсье Чжо смотрел на них, раздумывая, кончится это когда-нибудь или нет. Но он покорно слушал.
— Приятно встретить таких людей, как вы, таких веселых людей, — сказал он, надеясь как-то отвлечь их от неисчерпаемого «ситроена», чтобы не увязнуть в этой теме окончательно.
— Веселых? — ошарашенно переспросила мать.
— Он говорит, что мы веселые? — подхватила Сюзанна.