Плотина
Шрифт:
Все разговоры и молодежный треп за перемычкой оборвались как по команде. Гулкий толчок встряхнул землю, отозвался даже на воде в лодке.
— Смотрите, смотрите! — закричали девчонки.
На верху левобережной скалы, на врезке, распустился в это время веерообразный черный цветок, на глазах начал разрастаться, расширяться каждым лепестком и заодно, словно бы под возрастающей своей тяжестью, клониться книзу, в котлован. Стало слышно, как по плотине, по тугой земле, по кабинам кранов замолотили крупные и помельче камни, а когда они свое отбухали, вниз, по уже отработанной чистой врезке, по этому каменному ложу, в которое упрется плечо плотины, поползла с громким шорохом земляная, тоже с камушками, лавина, потом из нее вдруг вырвался и запрыгал вниз, с каждым прыжком все дальше отскакивая, запоздалый большой валун и гулко бухнулся за плотиной, там, где варламовские ребята уже начинали бетонировать круглые, точно рассчитанные основания под будущие энергоблоки… Очень скоро выяснится, что он там натворил.
Текущая, шуршащая по врезке лавина тоже постепенно разрасталась, распространялась во все стороны серым пылевым облаком. Запах сгоревшей взрывчатки и прокаленной на страшном огне земли почувствовался и здесь, за перемычкой. Кто-то на берегу закашлялся, кто-то чихнул, а девушка-студотрядовка в новенькой чистенькой курточке удивленно и почти радостно вскрикнула:
— Ой, ребята, смотрите, вы сразу все загорели!
Николай Васильевич и Юра, люди опытные, не торопились выходить из лодки: у воды воздух все-таки почище и посвежее. Они уходили отсюда последними. Но и на их долю осталось достаточно пыли и гари. Пока они дошли до своего переносного домика, их лица и руки покрылись тонким наждачным слоем.
— Ты можешь ехать домой, а я уж пойду расстраиваться, — сказал Николай Васильевич у домика.
— Может, наоборот, шеф? — предложил Юра. — Мы ведь только что говорили.
— О том и говорили…
Нет, такого «шефа» не вдруг отодвинешь от его дел, забот и расстройств. «Трудновато вам с ним придется, Михал Михалыч».
Юра оставил в прорабской каску, помахал рукой Гере и Любе, которые не торопились домой, и вышел. Увидел отца. С неспешной возрастной своей степенностью направлялся «шеф» к этажерке.
В тенистом ущелье проезда, где и в жаркий день бывает прохладно и сыро, Юре стали попадаться навстречу ребята из вечерней смены, задержанные взрывом на подступах к котловану. А впереди, по всей дороге, вразброд и вразвалочку уходили те, кто отработал свое в дневную смену, на солнцепеке.
Еще из проезда Юра увидел знакомый штабной домик, и не узнал его. Все стекла в нем были выбиты, и дом смотрел на мир пустыми темными глазницами, казался брошенным, нежилым. Над крышей понуро висел потемневший и потрепанный, как после боя, флаг. Невольно думалось о каком-то бедствии и бегстве — и о том, не пострадал ли кто из его знакомых штабных?
Эти взрывы и в самом деле как бедствие, от них и в самом деле бегут и прячутся, бросая работу и механизмы. До сих пор в котловане пахнет тревогой и гарью. Под левым берегом, рядом с фундаментами первых гидроагрегатов, насыпало взрывом изрядную горку породы, и туда все еще стекала струя земли и мелких камушков. На крайних блоках плотины тоже наверняка насыпало камней и вообще натворило недобрых дел. Что-то могло залететь и на довольно далекий второй участок — не зря «шеф» пошел проверять…
Юра вдруг остановился и подивился спокойствию, с которым он тут обо всем рассуждает. Подивился своему душевному благополучию. Секунду-другую постоял, словно бы что-то вспоминая, и повернул обратно. Как будто что-то забыл.
Отца он нашел в третьей, обычно не выделявшейся среди других, «тихой» бригаде. В блоке шли спешные работы по спасению бетона от преждевременного схватывания. Ребята расстилали на критическом участке бетона брезент и смачивали его водой; бригадир Степан Дуняшкин, неприметный, небольшого роста мужичок, то и дело поглядывал через выгородку вниз и кричал стропалю, чтобы тот скорее подавал новый бетон, чтобы закрыть им старый, а стропаль кричал, на кого-то сердясь, что «белазы» к нему не подходят… Юра сообразил, что тут как раз для него наклевывается работенка. Быстро скатился по этажерке вниз, остановил у проезда первый же «белаз» и привел его к стропалю третьей бригады. Пришлось, конечно, поуговаривать шофера и кое-что приврать, но блок стоил того…
Было уже семь часов вечера, когда Густовы, отец и сын, возвращались домой. По дороге Николай Васильевич спросил:
— Ты зачем вернулся-то?
— Устыдился, — честно признался Юра.
— Я же тебя отпустил.
— А мне и самому можно было сообразить.
— Это, конечно, никогда не вредно.
Они помолчали, пожалуй, оба довольные, что обменялись этими словами.
— В общем-то молодец, что вернулся, — добавил потом, для завершения разговора, Николай Васильевич. — И помог, и показал себя хозяином.
Последние слова были, наверное, не обязательны, но Николай Васильевич во всем любил полную ясность и завершенность.
В поселке, когда поравнялись с популярным кафе «Баргузин», Юра потрогал усы и предложил:
— Зайдем, промоем горло.
Но Николай Васильевич отказался:
— Ты мне домой принеси пивка. Если будет.
И очень хорошо, что он не зашел! Потому что едва Юра обвел взглядом дальние от дверей столики — есть ли свободное место? — как увидел Надю, уже чуть-чуть под хмельком и в довольно веселой компании. Правда, стол был у них без мужчин, но зато какие-то ухари перегибались и тянулись к ним из-за соседнего стола. И был среди этих ухарей хорошо запомнившийся Юре «индеец», с которым он так ловко сыграл недавно в карты. А Надя пировала со своей товаркой из отдела рабочего проектирования Лилей и с какой-то еще молодой женщиной, вроде нездешней.
Заметив брата, Надя помахала ему рукой и позвала:
— Юра, иди к нам, если хочешь!
— Еще бы не захотеть в такое прекрасное общество! — сказал он, усаживаясь в свободное, четвертое кресло.
— Ого! — обратила к нему накрашенное лицо незнакомка. — Есть еще мужчины, которые говорят дамам комплименты.
Юра не отозвался: ему не понравилась эта третья, слишком уж накрашенная.
Для него нашли стакан, налили из большой, в три четверти литра, бутылки красного узбекского портвейна.
— Спасибо, девочки, но это для меня слишком крепко, — отказался Юра. И поймал за руку проходившую мимо знакомую официантку. — Валечка, мне пива, две.
— Нету, Юра! — пожаловалась Валя.
— Тогда бутылку сухого… и все-таки бутылку пива с собой. Надо! Для шефа.
— Ну, попрошу там…
— А нам? — капризно спросила третья.
— А вам вот этого хватит. — Юра переставил к ней стакан портвейна, налитый для него.
— Девочки, а что он здесь раскомандовался? — возмутилась третья. — Мы собрались, чтобы эмансипироваться.