Плотский грех
Шрифт:
– Все, как есть, – ответил Ра. – Вся история семьи Карантонио интересна, а Не Известный определенно ее Человек-загадка.
Руфус снова подал голос:
– И все ваши четыре жертвы знали. Каждый из них махал пыльной тряпкой в святилище Фенеллы.
– Когда и как умерла Фенелла?
– В пятидесятом. Нам с Ра уже исполнилось по двадцать лет. Я был ведущим танцором в успешной балетной труппе под названием «Балет Богемия», а Ра, даже не имея профессионального образования, только что открыл свой бутик для крупных женщин в квартале от универмага «Блумингдейл» в Нью-Йорке – «Ра Танаис». Он был по уши в долгах и поставил все что имел на наряды, которые демонстрировал в своих витринах. Они были гениальны! Слух о них
– Вы ожидали, что получите наследство, Руфус?
Выражение глаз цвета хаки не изменилось.
– В то время нет. Фенелла одобряла нашу гомосексуальность, но не хотела, чтобы мы покидали Холломан. Что ж, она умирала, бедняжка, и какой-то частью своего разума мы это понимали, но не хотели об этом думать. О, ссоры не было, но мы знали, что должны выбраться из Холломана, чтобы добиться чего-то в жизни, а проклятие медленного умирания состоит в том, что ты, по сути, никогда не думаешь, что это вообще случится. Что же касается ее денег – она обучала нас на дому, и ни один из нас не ходил в колледж, – то эти деньги не казались нам реальностью. Она никогда не баловала нас дорогими подарками или игрушками и никогда не назначала нам содержание, пока мы жили с ней. – Руфус улыбнулся. – Она не могла бы обойтись с нами лучше, даже если бы старалась, чего, мы думаем, она не делала. Мы отправились в Нью-Йорк в семнадцать лет, пахали, как ишаки, и добились некоторого успеха.
– А болезнь Фенеллы?
– У нее была изнуряющая болезнь. Слово, которое употребляли врачи, было странным для нас – демиелинизация [30] . Способность владеть собственным телом постепенно покидала ее, пока она не дошла до аппарата искусственного дыхания. Это случилось на семнадцатом году нашей жизни, и лично мы ничего не могли поделать, кроме как сидеть у ее постели. Медленная смерть на протяжении многих лет. Мы не гордимся нашим бегством, но да, так мы поступили – сбежали.
30
Разрушение миелинового слоя нервных волокон.
– Сколько ей было лет? – спросил Эйб.
– Она родилась в ноябре в тысяча девятьсот восьмом году, в тот самый день, когда ее отец Анджело Карантонио погиб на железнодорожном переезде. Так что в мае пятидесятого ей было сорок два года. – Лицо Руфуса исказилось. – Выглядела она на тысячу. – Руфус посмотрел на Эйба с вызовом в глазах. – Насколько я знаю, полицию в ее смерть никогда не впутывали. Ее лечила орава докторов в течение пятнадцати лет.
– Благодарю вас, – сказал Эйб, обаятельной улыбкой сглаживая вызов в глазах Руфуса. – Я должен был спросить, честное слово.
– Конечно! – воскликнул Ра. – Если взять это ваше дело и то, которое расследует очаровательная Делия, то вы просто купаетесь в пропавших без вести людях обоих полов.
– Я добавляю Не Известного и доктора Нелл Карантонио к нашему списку пропавших людей.
– Эйб, дорогуша, можно нам получить копии рисунков?
– Называть меня дорогушей – это правонарушение, за которое грозит взятие под стражу, так что не советую.
– Упс! – воскликнул Ра с видом нераскаявшегося грешника.
– Ладно, бог с вами! – замахал руками Эйб и отбыл.
Ра и Руфус стояли в фойе, глядя вверх, на громадный портрет Фенеллы, худой, анемичной светловолосой молодой женщины, изображенной в окружении облаков легкого, как дымка, белого тюля.
– Что будем делать? – спросил Руфус.
– А что мы можем сделать?
– По крайней мере, рассказать Иви.
– Это само собой разумеется, но больше некому, не так ли?
– Во всяком случае, не при теперешних непредвиденных осложнениях.
– Иви придет в ужас оттого, что все это могут снова разворошить.
– Будь что будет, – твердым голосом сказал Ра. – На сей раз не может быть спасения от стихии. Эйб Голдберг слишком хорош.
В то время как Эйб плыл на всех парусах, Делия печально сознавала, что все еще сушит весла в ожидании ветра. Она установила, что человек, сделавший студийные фотографии ее Женщин-теней, не имел профессиональных амбиций; он снимал для себя, и только. Теперь ей было больше нечего делать.
После съеденного в одиночестве ленча детектив забралась в свой полицейский автомобиль без опознавательных знаков и отправилась в ХИ и Психушку, поскольку Джесс заверила ее, что не будет занята какой-то определенной работой и обрадуется гостье. Сказать по правде, Делия чувствовала желание проехаться, тогда как Джесс про себя проклинала время, выброшенное на светские любезности.
В качестве тюрьмы Психушка не могла похвалиться размерами; в первоначальной психиатрической лечебнице обитатели жили в ужасающей тесноте, и их насчитывалось сто пятьдесят. Когда в 1960 году была проведена обширная реконструкция, в сотне камер, по одному на камеру, содержалась сотня заключенных в жестких условиях, гораздо более суровых, чем даже в тюрьмах строгого режима. Заключенные тут не имели контакта друг с другом; поддержание их физической формы обеспечивалось несколькими маленькими гимнастическими залами, и они принимали пищу в своих камерах, большая часть которых была обита войлоком. Теперь, когда появился ряд лекарств для того, чтобы их утихомиривать, ухаживать за ними стало менее опасно, но все равно ни один член персонала не назвал бы эту работу милой или спокойной.
Территория занимала пятнадцать акров парковых угодий. Сама Психушка размещалась в двух корпусах, по обеим сторонам единственных ворот, а ХИ находился в трехстах ярдах дальше по асфальтированной дороге, в отдельном корпусе. Почти вся территория представляла собой неиспользуемый участок земли. Причиной тому стали окружающие ее стены, возведенные в 1836 году самими заключенными, таких прочные, толстые и неприступные, что даже в 1960-м, к коему времени эта земля повысилась в цене, никто из облеченных властью не захотел навлекать на себя издержки строительства новых стен для меньшей территории. Бастионы, окружающие Психушку, были тридцати футов высотой, а в ширину такие, что по ним мог бы проехать небольшой автомобиль, и имели десять круглых сторожевых башен, каждая двадцати футов в диаметре. В основании стены и башни были полые. Если посмотреть вниз с вертолета, то очертания стен по форме напоминали слезу, указывающую своим тонким концом на растущий снаружи лес, продолжением которого являлся лесопарк внутри ограды. Все это унылое место представляло собой блюдце, помещенное у северо-западной границы округа Холломан, место, которое редко выбирали для жилья люди: с одной стороны, из-за сырости, а с другой – из-за аэродинамической трубы, возникавшей здесь всякий раз, как начинал дуть суровый северный ветер. Вокруг стен примыкающий участок леса составлял еще пять акров, и оттого лес скрывал из виду все, кроме торчащих сторожевых башен.
Вход располагался со стороны Миллингтон-стрит и выглядел типичным тюремным входом: массивные железные ворота, открывающиеся только за тем, чтобы пропускать автобусы, оборудование и большие грузовики. Были и ворота поменьше – для легковых автомобилей, автофургонов и маленьких грузовиков. И имелась дверь с турникетом – для пешеходов, которая вела в короткий туннель. На задней, внутренней стороне стен располагались разнообразные приемные и офисы, где охранники были вооружены и пистолетами, и полуавтоматическими винтовками. Удобно, что полые стены и большие сторожевые башни можно было использовать в качестве помещений.