Плотское желание
Шрифт:
Всю свою жизнь я был уверен в том, что должен делать. Еще до смерти отца я знал, что попытаюсь направить нашу семью в другое русло, как только империя Кампано окажется под моим контролем. Я знал, что хочу отдать дань уважения той тяжелой работе, которой посвятили себя он, мой дед и прадед, и при этом сделать все более безопасным для всех нас, менее зависимым от прихотей Семьи. У меня была цель, и я сосредоточился на ней после того, как его не стало. Я не дрогнул, даже когда Лоренцо дал понять, что, по его мнению, я зашел слишком далеко.
Но когда дело доходит до этого, когда дело доходит до Эммы, я чувствую себя совершенно потерянным.
Все во мне кричит, что я должен пойти за ней. Что я должен найти способ заставить ее понять, что мы теряем, если не будем вместе. Но ее независимость – это часть того, что я люблю. Если она верит, что мы сделаем друг друга несчастными, что нам лучше быть порознь, как я могу заставить ее поверить в обратное?
Я долго иду по пляжу, перебирая в голове воспоминания за воспоминаниями. Каждый момент, проведенный нами вместе, начиная с первого вечера, когда она удивила меня до смерти, переступив порог моего пентхауса, и заканчивая прошлой ночью. Мы прошли путь от отрывистого, почти враждебного знакомства до стонов моего имени в ухо, когда она рассыпалась вокруг меня. Все мое тело напряглось при воспоминании о том, как она была подо мной, обволакивая меня.
Я хочу ее больше, чем чего-либо еще на свете.
Поздно вечером я возвращаюсь к своей машине, пытаясь решить, что делать дальше. Ее машины снова нет, и этого достаточно, чтобы понять, куда я направляюсь. Она разозлится, если я появлюсь у нее на работе, но я считаю, что она будет злиться независимо от того, как я подойду к этому разговору. Она порвала отношения прошлой ночью, и мой отказ отказаться от наших отношений будет ее раздражать. Мы поссорились, но я не могу позволить себе поверить, что нет никакой вероятности, что все закончится примирением.
Ее машина стоит на парковке за "Ночной орхидеей". Я притормаживаю рядом с ней и выхожу, раздумывая. Салон еще не открыт, но там есть черный ход, и я направляюсь к нему, думая, что сделаю ей сюрприз. Я знаю, что она не будет в восторге, увидев меня, но надеюсь, что смогу удержать ее достаточно долго, чтобы поговорить наедине.
Задняя дверь открыта, и я вхожу внутрь, проходя через открытое пространство, которое ведет к кабинкам художников и художественной студии. Эммы нет ни за столом в студии, ни на своем стенде, и я продолжаю идти. Я уже почти дошел до холла, когда слышу повышенные голоса по ту сторону двери комнаты отдыха.
Только через секунду я понимаю, что это Рико и Эмма. Я колеблюсь, ожидая рядом с дверью. Я знаю, что она разозлится, если узнает, что я подслушиваю, но я хочу знать, что он ей говорит.
Он звучит грубо, и я напрягаюсь, стискивая зубы в ожидании ответа.
— Это последнее, — говорит она, и гнев явно сквозит в каждом ее слове. — Татуировка сделана. Теперь мы можем вернуться к обычному рабочему графику.
Рико щелкает языком за зубами, и я слышу слабый шелест.
— Это всего лишь оплата. Ты хочешь сказать, что он не дал тебе чаевых?
Черт. Торопясь затащить Эмму в постель, а ее желание быстрее уехать после этого… и я не дал ей чаевых. Я оставил ее гонорар в конверте на стойке, и она, должно быть, забрала его вместе с остальными вещами, но я планировал дать ей чаевые отдельно. Мне хотелось попробовать дать ей больше, хотя я знал, что она будет сопротивляться.
— Нет. — Голос Эммы ровный. — Это все, Рико. Все до последнего цента. Мы можем просто покончить с этим сейчас?
В ее голосе звучит слабая мольба, от которой волосы у меня на затылке встают дыбом, а кожа покрывается колючками от гнева. На мгновение я не совсем понимаю, что происходит, почему он спрашивает ее о чаевых или почему она, кажется, отдает ему свой гонорар.
А потом все встает на свои места, по крупицам.
Эмма продолжает беспокоиться о своих финансах, хотя гонорар за мои сеансы был в два раза больше ее обычной ставки, плюс чаевые. Ее отказ позволить мне платить ей больше, хотя это могло бы ей помочь. То, как она уклонялась от всех моих вопросов о том, что происходит.
Я думал, что это ее независимость. Упрямый отказ позволить мне помочь ей с проблемами, хотя она работала на меня. Если я хотел переплатить, то считал, что это моя прерогатива.
Но теперь в этом есть смысл.
Ворвавшись в дом Рико и угрожая ему, я получил Эмму в качестве своего художника, но это не исправило ситуацию. Не совсем. Я вспомнил, как она сказала, что я только усугубил ситуацию. Я предположил, что она имела в виду, что это вызвало напряжение на работе. Но теперь это тоже предстало в ином свете.
Рико, возможно, и был вынужден отказаться от меня как от клиента, но он не хотел отказываться от денег. Все, что я давал Эмме, было передано ему, без сомнения, вымогалось с угрозами по поводу ее карьеры.
Гнев полыхает во мне жарким пламенем, оседая где-то в глубине моего нутра, и я сжимаю кулаки. Все, что я могу сделать, это не пойти туда и не вступить в противостояние с Рико, но я знаю, что это только ухудшит наши с Эммой отношения. Она будет вынуждена увидеть, на какое насилие я способен, в то время как я знаю, что она пытается притвориться, что этого не существует. Она и так будет достаточно зла, когда выйдет и поймет, что я ее подслушивал. Но я не жалею об этом. Мне нужно было знать, что все происходит именно так.
Я собираюсь положить этому конец, так или иначе. Но я предпочту сделать это, когда ее не будет рядом. Я не хочу, чтобы она видела во мне только мужчину, которым я являюсь, когда я с ней.
— Я тебе не верю. — Голос Рико грубый и злой. — Он давал тебе чаевые на каждом сеансе, кроме того первого, когда ты сказала, что он почти ничего тебе не дал.
Значит, Эмма утаила большую часть первых чаевых. Хорошая девочка. По крайней мере, это ей помогло, если не сказать больше. Но это не исправляет того, что Рико забирал у нее каждый раз после этого.