Пляска на бойне
Шрифт:
— Вы так от них ничего и не слышали?
— Ничего. Никто мне не сказал, придут ли его родственники за вещами и что мне делать. Тогда я позвонила в участок. Они даже не знали, о чем я говорю. Я думаю, сейчас столько людей убивают, что за всеми не уследить. — Она пожала плечами. — А мое дело — квартира, мне надо ее сдать, понимаете? Мебель я оставила, а все остальное перенесла сюда. Никто так и не пришел, и я от всего избавилась.
— Вы продали видеокассеты.
— Фильмы? Я отнесла их на Бродвей, он дал мне за них сколько-то долларов. Этого нельзя было делать?
— Не думаю.
— Я
— Когда это было?
— Шесть лет назад. Погодите, я ошиблась. Семь лет.
— Вы здесь только управляющая?
— А кто я еще, по-вашему, — английская королева?
— Я знал одну женщину — дом принадлежал ей, а жильцам она говорила, что всего-навсего управляющая.
— Ну да, конечно, — сказала она. — Этот дом мой, вот поэтому я и живу в подвале. Я же богатая женщина. Я просто обожаю жить под землей вроде крота.
— А кому принадлежит дом?
— Не знаю. — Я пристально посмотрел на нее, и она добавила: — Можете подать на меня в суд, не знаю. Кто их там разберет? Есть фирма, которая управляет домами, она меня и наняла. Я собираю плату с жильцов, сдаю фирме, а там делают с ней, что хотят. Хозяина я никогда не видела. А какая разница, кто он?
Пожалуй, никакой разницы действительно не было. Я спросил, когда погиб Арнольд Левек.
— Прошлой весной, — сказала она. — Точнее сказать не могу.
Я вернулся к себе в отель и включил телевизор. По трем каналам шли молодежные соревнования по баскетболу. Там было слишком много шуму, и я не стал их смотреть. На одном из кабельных каналов мне попался матч по теннису — вот это действительно успокаивает. Не знаю, можно ли сказать, что я его смотрел, но я сидел перед телевизором с открытыми глазами, а они перебрасывали мяч взад и вперед через сетку.
Потом я отправился обедать с Джимом в китайский ресторан на Девятой авеню. Мы часто обедали там по воскресеньям. В нем всегда есть свободные места, и никто не обращает внимания, сколько времени ты там сидишь и сколько чайников кипятка тебе принесли. Кормят они неплохо — не могу понять, почему туда так мало ходят.
Джим спросил:
— Ты случайно не читал сегодня «Таймс»? Там есть одна статья — интервью с этим католическим священником, что пишет романы про любовь. Не помню фамилию.
— Я знаю, о ком ты говоришь.
— Он сослался в свою защиту на опрос, который проводили по телефону, и сказал, что только десять процентов американцев, состоящих в браке, хоть раз изменяли мужу или жене. Он считает, что почти никто никогда не изменяет и что это доказано, потому что кто-то обзвонил нескольких людей и они так ему сказали.
— Не иначе как в стране начинается нравственное возрождение.
— Именно к этому он и клонил. — Он взял свои палочки для еды и сделал вид, будто играет на барабане. — Интересно, а мне домой они не звонили?
— А что?
Опустив глаза, он сказал:
— Мне кажется, Беверли с кем-то встречается.
— Известно с кем?
— С одним типом, с которым она познакомилась в «А. А.».
— Может, они просто подружились.
— Нет,
— А иногда предпочел бы не вспоминать.
— Ну да. Дело в том, что с этим я не сразу покончил после того, как пришел в «А. А.». Когда я сильно пил, наш брак чуть совсем не развалился, но когда я почувствовал, что достал ногами дно, и завязал, у нас как-то все наладилось. Она тоже начала ходить в «А. А.» со своими проблемами, так мы и держались. Только у меня, знаешь ли, все время кто-то был на стороне.
— Я не знал.
— Нет? — Он подумал. — А, наверное, это было еще до того, как мы познакомились. Ну, до того, как ты бросил. Потому что через год-два я перестал валять дурака. Не то чтобы решил морально переродиться, нет. Просто как-то перестал, и все тут. Не знаю, может, стал опасаться за свое здоровье — тут как раз появился этот герпес, а потом СПИД, — только не думаю, чтобы это меня напугало. По-моему, просто потерял интерес. — Он отхлебнул глоток чая. — И вот теперь я попал в те девяносто процентов отца Фини, а она нет.
— Что ж, может быть, просто настала ее очередь. Погулять немного.
— Это уже не первый раз.
— Ах, вот оно что, — сказал я.
— Не могу понять, что я по этому поводу чувствую.
— А она знает, что ты знаешь?
— Кто знает, что она знает? Кто знает, что я сам знаю? Я просто хотел, чтобы все оставалось как есть, понимаешь? А так никогда не бывает.
— Знаю, — сказал я. — Вчера я был у Элейн, и она заговорила о том, что начинается на "ж".
— А что начинается на "ж" — «жопа»?
— Женитьба.
— Это то же самое, — сказал он. — Женишься — и окажешься в жопе. Она хочет замуж?
— Этого она не говорила. Сказала, что, если мы поженимся, она перестанет принимать клиентов.
— Клиентов?
— Мужиков.
— А, понял. Значит, у нее такое условие? Женись на мне, и я перестану?
— Нет, совсем не то. Просто теоретические рассуждения. А потом попросила прощения за то, что сказала это слово, и мы решили: пусть все остается как есть. —Я посмотрел в свою чашку так, как когда-то смотрел в стаканчик с виски. — Не знаю, возможно ли это. Мне кажется, когда два человека хотят, чтобы все оставалось как есть, — вот тут как раз и начинаются перемены.
— Что ж, — сказал он, — тебе остается только посмотреть, что будет.
— И жить день за днем, и не пить.
— Вот это мне нравится, — сказал он. — Звучит красиво.
Мы долго сидели, беседуя о всякой всячине. Я рассказал о делах, которыми занимаюсь, — официальном, которое мне никак не дается, и другом, которое не могу бросить. Мы поговорили о бейсболе и о том, как может сказаться на весенних тренировках локаут, устроенный владельцами стадионов. Поговорили о мальчишке из нашей группы, у которого были жуткие проблемы с наркотиками и алкоголем и который сорвался, продержавшись четыре месяца.