Пляска смерти
Шрифт:
«А что, революция — это уже прошлое?»
«Абсолютно! — отвечает первый. Потом добавляет: — Всему свое время!»
Тогда я говорю:
«Когда же это пришло тебе в голову? Давно?»
А он мне:
«Не знаю! Но только я, как и ты, тоже совершал революцию!»
Другой сказал:
«Все еще находятся люди, которые никак не могут успокоиться и продолжают хвастаться прошлыми заслугами. Ну какая от этого польза?»
Его дружок добавил:
«Вот такие, как ты! Копия! Ну просто в точности
«Он прав, Арфия», — говорит второй полицейский.
А первый все не унимается:
«Ну что тебе надо, что ты себе воображаешь?»
Я им говорю:
«Так что же, значит, вы их всех похоронили?»
Они оба вытаращили на меня глаза.
«Кого?»
«Мы?»
«Да, вы, — отвечаю. — Вот такие типчики, как вы!»
Первый шпик проворчал:
«Такие типчики, как мы!..»
«Да, — говорю, — как вы!»
А он затряс головой и все повторяет:
«Такие типчики, как мы! — И показывает мне свои ладони: — Как мы?»
«Да», — говорю.
«Мы, Арфия, мы еще что-то делаем для этой страны. А вот вы… Да что там о вас говорить! И сказать-то нечего!»
«Я тоже прошел маки! — говорит второй. — Но все это в прошлом! Я-то могу это сказать!»
«А все, что произошло, умерло? Так?» — спрашиваю.
«Прошлое — это прошлое!» — отвечает первый полицейский, делая широкий жест рукой.
«Нельзя же оплакивать его всю жизнь, Арфия, ну пойми ты!» — добавляет второй.
«Ничего, еще долго будут говорить о нем, дети мои, — говорю я. — Это еще только начало! Все это раздражает, может быть, но вы еще многое услышите; об этом будут говорить все больше и больше…»
Второй начал рассуждать:
«Может быть, это и хорошо. Мы не против».
«Тем лучше, — говорю я. — Потому что революция — она никогда не кончается! Никогда!»
И ставлю все точки над «i»:
«Хотите знать кое-что? Ведь и война тоже не кончилась. Нет, война тоже продолжается!»
Тогда первый шпик бросает мне:
«Если бы вы революцию свою делали, не сея смерть и не перерезая горло другим…»
Тут уж я не стерпела:
«А ты что делал, совершая свою революцию? Хотела бы я знать, как это было у вас!»
«Но он сказал правду, Арфия!» — заметил второй полицейский.
Но я продолжаю пытать того:
«Хотела бы я знать, где ты делал ее, эту свою революцию! Или мой вопрос — слишком нескромный? Я все-таки хотела бы знать!»
А он мне говорит:
«Я не обязан тебе отвечать».
«Так я сама тебе скажу, как вы ее делали, эту вашу революцию, ты и тебе подобные! Вы точили тогда ножи, чтобы перерезать горло ей самой! Ей, нашей революции! Вот так! Только этого и ждали!»
Они оба на меня посмотрели с ужасом. Но в этот момент дверь в кабинет комиссара открылась, и оттуда крикнули: «Введите ее!»
Полицейские встали, одернули мундиры. Я тоже поднялась с места…
…А теперь послушай, что мне приснилось там, в тюрьме. Это, я думаю, было уже в третью ночь, которую я провела там. Ну вот, значит, сижу я в своей камере. В уголке. Одна в четырех стенах. Но мне кажется, что моя камера находится где-то на вершине горы. А через стены ее сочится ночь. Да-да! Ночь, с ветром, со всеми своими шорохами и криками… И вдруг из этой темноты выходит Басел. И говорит мне:
«Ну вот и ночь настала!»
И знаешь кто появился вслед за ним? Немиш! Я не видела, как он пришел. Но теперь уверена, что он вошел вместе с Баселом, только я поначалу не заметила этого. И он, Немиш, тоже мне говорит:
«Эй! Ну вот и ночь настала! Надо идти дальше. Надо подумать, как нам выбраться отсюда».
Чтобы не соврать тебе, я не знаю точно, кто это сказал, то ли он, то ли Басел, я не очень-то отличаю теперь одного от другого. Но пусть страшнее станут мои муки на том свете, если я не перескажу тебе мой сон таким, каким он был на самом деле!
Так вот, значит, Басел, а может быть, и Немиш отвечает ему:
«Если мы доберемся до тайника только назавтра, то у меня все кишки вывернутся наизнанку!»
В этот момент во тьме послышался чей-то голос:
«Что ты сказал? Ну-ка повтори!»
Представь себе, это был голос Слима! Этот-то голос я буду помнить всегда!
Басел — или Немиш — спрашивает:
«Что повторить-то?»
А Немиш — а может быть, и Басел — тоже спрашивает:
«Когда, говоришь, доберемся?»
И Басел — или Немиш — отвечает:
«Завтра! Только завтра!»
Тогда Немиш — а может быть, и Басел — усмехнулся:
«Неужели завтра?»
А Слим сказал:
«Ты… Ты что, не веришь? Ну чего ты пялишь на меня глаза?»
Немиш — или Басел — засмеялся:
«Да ты погляди сам на свои ноги, Слим! Они разбухли от гноя. От тебя трупом разит! — И он уже не мог остановиться, все смеялся: — У тебя от ног мертвечиной несет!»
Слим ему:
«Ну и шуточки у тебя!»
Тогда Немиш — или Басел — прекратил смеяться. Говорит:
«Нам лучше всем разделиться! Дальше так продолжаться не может. Пусть каждый выбирается из этого дерьма сам, как может».
Слим ему в ответ:
«Нам лучше всем разделиться! Ты что, серьезно? Нет, ты серьезно?»
И эхо вторит ему:
«Ёзно?.. Ёзно?..»
«Послушайте!» — кричит Слим.
Басел — а может быть, тот, другой, — говорит:
«Это гора. Это ее голос. Она говорит с нами», — добавляет он тихо.
«Ну и что это нам даст? Что?» — спрашивает Слим.
И Немиш — а может быть, и Басел — спрашивает: