Плыть против течения
Шрифт:
Первый глоток обжег горло, и я сделала еще, гадая, смогу ли выжечь холод внутри.
Он не поверил мне.
— Что происходит? — спросил он, склонился ближе, игнорируя напиток.
Я опустила пистолет матери на стол между нами.
— Если мне не хватит смелости, это сделаешь ты, — сказала я.
Он отпрянул от стола так быстро, что чуть не сбил свой стул.
Я говорила дальше:
— В идеале
«Ничего хорошего», — подумала я.
— О чем ты?
— О, Рен. Ты знаешь, о чем я.
Я задрала платье и показала ему рану.
Он смотрел на круглые следы, которые разделяли два дюйма. Они выглядели как пустяк.
— Я не могу тебя застрелить, — сказал он.
Я ему верила.
— Тогда это должна сделать я, — я потянулась за пистолетом.
Он схватил его и держал как змею.
— Рен, от этого не вернуться. Я не исцелюсь. Лекарства нет.
— Ты этого не знаешь.
— Знаю. Или превращение, или смерть. Айлин и Хэтти умерли. Джеймс и моя мама превратились.
— Превратись. Я позабочусь о тебе. Я дам тебе то, что нужно. Прослежу, чтобы ты никого не ранила. Это не должно быть концом.
— Рен…
— Нет, Альва. Нет, — он мотал головой, глядя на пистолет.
Я заговорила нежно:
— Рен, послушай. Так или иначе, для меня все кончится плохо. Но я могу хотя бы сделать так, чтобы никто больше не пострадал. Мне нужно, чтобы ты помог мне с этим. Если не можешь, то я знаю, что нужно сделать.
Он рассмеялся.
— И все? Или ты стреляешь в себя сейчас, или я в тебя потом?
Я кивнула. Так и было. Такой была ужасная правда.
Рен отвернулся от меня, его плечи дрожали.
Мое сердце разбивалось.
Я взяла стакан, прошла к входной двери и выбралась наружу через дыру. Я села на крыльце, смотрела на дождь. Небо было хмурым, дождь кончится не скоро. И пахло приятно. Чистотой.
Рен сел рядом со мной. Его глаза были красными, он сжимал виски в руке.
Он обвил меня рукой и притянул к себе.
— Я думал, что все пройдет так, — начал он сдавленным голосом.
Он рассказал, что собирался отправиться за мной, когда я уехала бы. Объяснил, что мы могли бы работать в Инвернессе. Я не сказала. Что не собиралась туда. Это была его мечта. Я прижалась к его груди и слушала, как билось его сердце, пока он рассказывал, как ухаживал бы за мной. Как после споров и ошибок мы стали бы парой, полюбили друг друга. Он сказал, что уже был на этом этапе и ждал, пока я его догоню.
— Хоть ты и умная, но порой ничего не понимаешь, — сказал он, и я рассмеялась. — Но я бы подождал, — тихо сказал он. — Я бы подождал.
Рен рассказал, что поцеловал бы меня, устроил бы свадьбу, дрожал бы в моих руках. Он расписал десятки лет для нас, успехи, несколько поражений, чтобы радость была слаще. Как мы выросли бы, жили и любили. Рассказал о наших детях и их детях. За день и вечер он сочинил жизнь для нас, и я не спорила, его слова отгоняли холод, что поднял до моего живота, подступал все ближе к груди с каждым часом.
Он будто ощутил это, притянул меня ближе.
— Сделай вид, что я ушла, — сказала я. — Для Мэгги, Гэвана и остальных. Не рассказывай им правды.
Он целовал мои волосы снова и снова, потом лицо — мои щеки и веки, прижал мои ладони к своим губам, поцеловал и их, а потом прижал меня к себе снова.
— Не расскажу.
Его сердцебиение стало невыносимым. Я выбралась из его рук и поднялась, делая вид, что мне нужно было потянуться. Самое темное время ночи. Луна скрывалась за тучами, лил дождь. Если это продолжится, озеро быстро наполнится снова.
Часы в доме пробили пять часов.
В последний час своей жизни я сидела рядом с ним, уже не соприкасаясь. Он был слишком теплым. Я ощущала его жар, его жизнь. Мы не говорили, потому что ничего не осталось. Он рассказал историю о нас, и я хотела, чтобы она была правдой.
Небо над нами стало светлеть, и моя кожа вдруг стала тесной.
Рен прижал губы к моему виску, произнес старые слова у моей кожи, которые не принадлежали рту мальчика-сассенаха.
Я полезла в его карман, вытащила пистолет и опустила на его колени.
На всякий случай.
Мое сердце колотилось об ребра, пыталось уместить биение за всю жизнь в несколько мгновений.
Я закрыла глаза и повернула лицо к солнцу.