Плюшевый мишка
Шрифт:
Он только тем и занимался, что читал и перечитывал одни и те же книги из своей библиотеки и наконец изучил их настолько, что мог бы пересказывать слово в слово целые главы из Ренана.
Пенсии его едва хватало на то, чтобы кое-как перебиваться, и, не будь стипендии, Шабо никогда не удалось бы завершить образование.
— Ах так! Я им больше не угоден!
Короче говоря, отец отказался от жизни. В свой последний год, хотя ему было всего пятьдесят пять, он уже больше не читал и, безвольно осев в своем кресле, глядел в небо, похожий на деревенских стариков, ожидающих смерти на пороге своего дома.
Его память ослабла. Он путал имена, потом стал пропускать слоги, потом целые слова, так что стало трудно понимать, что он говорит.
За много недель до смерти, последовавшей от приступа уремии, он перестал узнавать сына, перестал подыматься с кресла по нужде.
Его портрет был здесь, в доме, среди фотографий медицинских светил.
Давид решил стать репортером, как этот злобный дурак, Жан-Поль Карон, за которого его дочь Лиза вбила себе в голову выйти замуж.
Элиана мазала губы какой-то мерзостью, от которой ее рот выглядел бледнее лица, что вместе с волосами, висящими прямыми прядями, делало ее похожей на привидение.
Вивиана прошла через приемную, стуча по паркету высокими каблуками, и на пороге кабинета воскликнула:
— Два часа! Мадам Рош сдержала слово, дала вам спокойно позавтракать.
Теперь телефон может и позвонить…
Она сдвинула брови, потому что профессор не шевельнулся. Сначала она подумала, что он по обыкновению на какой-то миг «отсутствует», но, подойдя ближе, убедилась, что он спит и на губах его блуждает какая-то тревожная улыбка.
Глава 4
Замешательство мадам Рош и обед с детьми
Вивиана была причиной первой неурядицы, не такой уж, в общем, серьезной, но за первой последовали еще две. Шабо не мог бы точно сказать, о чем он думал, пока ехал в машине, но настроение у него было, пожалуй, даже хорошее. Светило солнце, его осенние лучи сообщали предметам мягкость очертаний. Было тепло. Дорогой он отмечал про себя разнообразные картины: там собака спит у ворот, вытянув лапы в животном блаженстве; здесь шофер, ожидая в «роллс-ройсе» хозяина, читает английскую газету; к Булонскому лесу ритмичной рысью направляются всадник и всадница, и слышно, как постепенно затихает стук копыт. Шабо словно открыл для себя заново этот квартал, вновь увидел его таким, как в детстве: приютом мирной и счастливой жизни.
Так вот: перед тем как свернуть направо и въехать в парк клиники, Вивиана вдруг очень внимательно осмотрела оба тротуара, словно опасаясь чего-то, и ему сразу пришел на память эльзасец. То, что она именно на этом месте повела себя таким образом, — не означает ли, что его секретарша все знает и что ей случалось перехватывать послания, подсунутые под стеклоочиститель? Следует ли из этого вывод, что парень бывает свободен и в другие дни, не только во вторник и в субботу? А в таком случае…
Шабо предался этим мыслям, подымаясь по ступеням лестницы, и тут в трех метрах от него, в зарослях кустарника, послышался хруст веток и шорох сухих листьев. Страх охватил его — бессмысленный животный страх. Он остановился, ожидая выстрела, быстрых шагов, удара ножом — всего чего угодно, жестокого и непоправимого.
Он не подумал о своем пистолете, не сделал никакой попытки защититься. Он заранее подчинился неизбежности, примирился с фактом, как бы уже свершившимся.
Это длилось не дольше нескольких секунд — как раз столько времени потребовалось Вивиане, чтобы нагнать Шабо, посмотреть на него с удивлением и тревогой, — и тут же он заметил выходящего из зарослей садовника с каким-то дурацким орудием в руке.
Она ни о чем не спросила. А он ничего ей не объяснил.
Он так и оставил ее внизу, растерянную и недоумевающую, сел в лифт и зашел к себе в кабинет только чтобы переодеться.
Когда он открывал дверь девятой палаты, оставались ли на его лице следы пережитого волнения? Может быть, и так. Только этим и можно было объяснить то, что случилось позднее, если только не приписать все это маловероятному совпадению. Когда он вошел, мадам Рош лежала, и вид у нее был радостный, хотя и слегка возбужденный, вопреки темным кругам у глаз, что всегда бывает у рожениц после многочасовых схваток. Она поспешила сказать ему:
— Ну что, профессор, видите, как я умею держать слово?
Мадам Дуэ, стоящая у ее постели, сделала профессору знак, что пора вызывать каталку. Не успел он ответить на ее взгляд, как молодая женщина изменилась в лице. Если оно и не выражало страха, в нем ясно читалось сомнение, колебание; но все же мадам Рош попыталась сохранить шутливый тон и спросила:
— На этот раз все будет так же хорошо, как и раньше?
Он замешкался с ответом. Совсем недолго. Потому что был удивлен. Потому что спрашивал себя в этот миг, что же такое могла прочитать в его глазах мадам Рош, всегда уверенная в себе, чтобы вдруг так взволноваться, Наконец он услышал свой ответ:
— Ну конечно, почему в этот раз должно быть иначе?
— Кажется, он идет головкой, как и мои старшие.
— Знаю. Мадам Дуэ мне звонила.
Так и было. Она представила ему подробный отчет в специальной терминологии.
— Что вас беспокоит?» — настаивала она.
Он попытался рассмеяться:
— Ровно ничего! Клянусь вам, что я ничуть не обеспокоен. Видимо, я напрасно вздремнул после завтрака.
Она поверила ему и успокоилась.
— Ах, вот в чем дело! Вы совсем как мой муж…
Она оборвала себя на полуслове, потому что начались схватки, и учащенно задышала, самостоятельно применив прием обезболивания, которому обучилась еще во время первых родов.
Взглянув на будильник, она продолжила:
— Тридцать секунд… схватки короткие, но захватывают вглубь… Так я говорила, что мой муж, если поспит днем, то после этого часа два ходит как очумелый…
— Вы готовы?
Он улыбался ей. Очень важно вернуть ее доверие. С минуты на минуту, когда начнется отторжение плода, полное взаимопонимание между ними необходимо, потому что ему предстоит управлять ее условными рефлексами. На ее долю останется роль автомата, и он будет приводить этот автомат в движение с помощью ключевых слов.