Плюшевый мишка
Шрифт:
Филипп спросил:
— Ты знаешь его?
Шабо сказал, что не знает. Тот так и не встал.
— Мой шурин, знаменитый профессор Жан Шабо. Ну а что касается нашего друга — кто же его… Еще бы! Разумеется, кто же его не знает! Его знают везде! Здесь собрались одни знаменитости. Даже эти две женщины, от которых бросает в оторопь, что взгромоздились на табуреты у стойки, словно на насест, тоже чем-нибудь да прославились. Если только это не восковые манекены. Казалось, у них нет возраста, а лица размалеваны первыми попавшими под руку красками. Волосы цвета пакли, уложенные а-ля Мария-Антуанетта, вряд ли свои; в противном случае парикмахер сыграл с ними злую шутку.
Филипп зашептал:
— Не буду тебя представлять, они к этому часу обычно уже ничего не соображают. Но ты их, наверное, встречал в Каннах или в казино Довиля…
— Не встречал…
Впрочем, будучи на юге, он никогда не заезжал в Канны, а выбирал один из мелких спокойных портов между Марселем и Тулоном. Кроме того, как бы это ни выглядело смешно в глазах всех этих людей, он ни разу не был в казино Довиля.
— Это мать с дочерью, но их часто путают. Обе мертвецки пьяны. Впрочем, они и за стол сели уже хорошие.
Шабо пропускал все это мимо ушей. Не его дело. Его просили прийти он пришел. Но он не обязан притворяться, будто он с ними одного поля ягода.
— Они так называемые американки; дочь, насколько я помню, замужем за тракторным магнатом, он весь год живет в Детройте. По-французски они говорят так же свободно, как по-английски, только с сильным центральноевропейеким акцентом…
Не все ли ему равно? Они скорее внушали ему страх, эти женщины, с их сверкающими украшениями на груди, запястьях и пальцах, с остекленевшими глазами; они смотрели прямо перед собой, но, казалось, ничего не видели.
— В Штатах они почти не бывают…
Мимо проносили поднос, и Шабо чуть было не схватил бокал, но при Филиппе не осмелился.
— Графиня М.
Она уже протягивала ему округлую руку и с улыбкой шептала:
— Мы очень близко знакомы, не так ли, профессор?
Все-таки хотя бы одним связующим звеном оба мира соприкасались. Он никогда не видел ее такой, какой она была здесь, — сияющей и возбужденной. Для него она была испуганным жалким созданием, он часами разговаривал с ней, сидя в клинике у ее постели и держа ее за руку, прежде чем она решилась на операцию.
Он не знал, существует ли и существовал ли когда-либо граф. Единственный человек навещал ее в клинике под большим секретом: он пребывал в вечном страхе, что его узнают, поскольку был видным политическим деятелем, главой партии, дважды президентом совета в весьма давним президентом сената.
Он был стар и безобразен, с огромными бровями и пучками темной шерсти, вылезающими из ушей ж ноздрей.
Шабо заинтересовался только одним гостем, с которым его не познакомили и который, видимо, не входил ни в одну из групп. Никто не занимался им. Ему тоже было лет пятьдесят, та же манера одеваться, как у Шабо, в петлице — ленточка Почетного легиона; уже поэтому он никак не мог быть полицейским, наблюдающим за сохранностью дамских драгоценностей.
Все время один, он бродил из угла в угол. Много раз они встречались глазами, им хотелось заговорить друг с другом — словно они осознали, что принадлежат к одной породе.
Кто он? По какой таинственной причине его позвали, а потом предоставили самому себе? Из чувства приличия он делал вид, что прислушивается к разговору то тут, то там, разглядывал женские плечи, потом отходил в сторону, закуривал, искал, куда бы бросить спичку, и, не найдя, заталкивал ее обратно в коробок.
— Ну, теперь ты знаешь всех…
Не совсем так.
— Теперь ты знаешь всех, и я тебя покидаю. Тесть уже видел, что ты пришел, и, как только закончит с теми, наверняка захочет поговорить с тобой…
Конечно, так же бросили в одиночестве и незнакомца с ленточкой. И тот терпеливо ожидал, когда у хозяев найдется время, чтобы попросить его об услуге.
Филипп скользил от группы к группе с ловкостью затейника в увеселительном заведении. Уверенно и непринужденно. Так же легко он надевал бы людям на головы бумажные колпаки, а обнаружив соблазнительную плешь, похлопал бы по ней ради смеха.
Какой-то незнакомый молодой человек бросил ему в лицо:
— Ну как, профессор?
Этот тип даже не дал себе труда назвать его господином, чего не забывают делать ни Рюэ, ни Вейль, его коллеги.
— Довольны, что вашу дочь будут снимать в кино?
Может быть, для того его и пригласили? Тем более что преподаватель Элианы тоже здесь. Может быть, Ламбер финансирует фильм и хочет заручиться его согласием?
Ему хотелось уйти. Мимо проходил слуга с подносом, и Шабо взял бокал с жидкостью того же цвета, что и раньше. Всего лишь виски. Ему не полагается старый коньяк.
Наблюдая издали за человеком с орденской ленточкой, он подумал о матери, о ее ненависти к богачам. Когда кто-то неожиданно взял его за руку, он вздрогнул, обернулся и узнал свою жену. Глаза ее блестели ярче, чем обычно. Все здесь, кроме него и его предположительного двойника, были явно в приподнятом настроении.
— У тебя все хорошо? — спросила она.
Этот вопрос, да еще брошенный на него взгляд с тем же выражением, с каким на него смотрели весь этот день, привели его в отчаяние, и ему захотелось ответить, что, напротив, все из рук вон плохо, что у него в кармане пистолет и что так и тянет пустить его в ход.
Вместо этого он сказал, не скрывая раздражения:
— А почему бы и нет?
— Тебе удалось хоть немного отдохнуть?
— Нет.
Обычно он говорил «да», даже если это было не так; устает он или отдыхает — это никого не касается.
— Тебе сказали, что Элиана будет сниматься в фильме?
— Да, мне только что сообщил об этом какой-то дурно воспитанный молодой человек.
— Ты что, сердишься?
— Ничуть.
— Если тебя не ввели в курс дела раньше, так только потому, что лишь сегодня вечером…