Эта белая ночь так тиха,Что прохожих шаги под балконом,Как ударные стопы стиха,Во дворах отдаются со звоном.Эта белая ночь так пуста,Что словами ее не заполнить,Но пространство пустого листаПриглашает все это запомнить.Эта белая ночь так черна,Так длинна и так тянется сладко,Что душа, ее свойствам верна,Растворяется в ней без остатка.
1972
Восточный мотив
Обращаюсь
к звезде:Неужели мы так одиноки?Нет нам братьев нигде,Так зачем ты горишь на востоке?И зачем ты нас дразнишьподобием жизни и света?Нет мучительней казни,чем видеть твой взгляд без ответа.Неужели мы всеот простой опечатки природы?Эти травы в росе,эти всходы и вешние воды,Эта жизнь без конца —неужели она только шуткаМолодого Творца,от которой становится жутко?
1972
«Серебряный кораблик…»
Серебряный корабликНад облаком летит.Мне нравится, мне нравитсяЕго беспечный вид.Он легкий и блестящий,Как щелочной металл.Ах, век бы я над миромКорабликом летал!Чтоб надо мной звенелиПустые небеса,Чтоб солнце отражалиЛитые паруса,Чтоб я счастливым не был,Но пролетал, как дым,Корабликом по небу,Живительным, живым.
1972
«Наша родная Вселенная…»
Наша родная ВселеннаяС звездочками во тьме —Облачко обыкновенное,Спрятанное в уме.Крупный масштаб мироздания,В общем, легко понять.Он для венца созданияПроще, чем пятью пять.Но, неразгаданный в вечностиИ стерегущий нас,Жуткий приют бесконечностиТам, за зрачками глаз.Там, за пределами знания,Сбивчивы, неясны —Наши надежды, страдания,Страсти, сомненья, сны.
1972
«Я родился… Какая загадка!..»
Я родился… Какая загадка!Нет, послушайте, это про вас.В мире хаоса и беспорядкаЯ родился. Лучинка зажглась.Значит, были к тому предпосылки,И имелся такой уголок,Чтобы пламенем тусклой коптилкиОсветить его хоть на вершок.Значит, кто-то поставил задачу.Кто — неважно, но был кто-нибудь.Я живу, я сгораю, я значу.Я свечу… В этом, собственно, суть.
1972
Иисус
Все печальнее речиИ суровее взгляд,Но сыны человечьиНе о том говорят.Как мне сделать понятнейЭту музыку сфер?Вам бы все позанятней,Про любовь, например.Я ль страстей не имею,На две трети земной?Но немею, немеюПред любовью иной.Продолжение рода —Это ль главное, друг?С вечным зовом: Свобода! —Продолжается дух.Не желаю лукавитьИ грозить вам судом.Только бы не оставитьНичего на потом.
1972
«Все совершится только здесь…»
Все совершится только здесь.Умрешь
ты полностью и весь.Твоя душа ни в ад, ни в райНе попадет, и не мечтай.Все совершится только тут,За эти несколько минут,В общенье с этими людьми.Меня ты правильно пойми.С так называемым ТворцомЛегко казаться мудрецом,Хотя, по правде, — нет его.Короче — нету ничего.И все-таки: Творец… душа…А жизнь сложна и хороша,Полна предчувствий и причуд,Хоть завершится только тут.
1972
«В электричке стоящий в проходе…»
В электричке стоящий в проходе,Изучающий жизнь на бегу,Что я знаю об этом народе?Чем помочь его мыслям могу?Не представить, к примеру, как сложенЭтот розовый пенсионер,Но меж нами контакт невозможенПо причине хороших манер.Не узнать, почему эти двоеТак устало в окошко глядят.Что у них там случилось такое?Размышленье? Размолвка? Разлад?Не понять даже самую малостьИз увиденных мною окрест:И ребенка невинную шалость,И стареющей женщины жест.И поэтому в силу привычкиГоворю, как могу, о себе:— Пассажиры, — прошу, — электрички!Хоть в моей разберитесь судьбе.Я такой же случайный прохожий,Представитель трудящихся масс.Вот ладонь. Наши линии схожи.Вот стихи. Они тоже про вас.И, внимая им на поворотеИ в пространстве чертя полукруг,Может быть, вы себя узнаетеИ себе удивляетесь вдруг.
1972
«Казалось бы, уже забыл…»
Казалось бы, уже забылТебя за давностью утраты.Умерен юношеский пылИ стерлись имена и даты.Казалось бы, ты далеко,Мы знать не знаем друг о друге.Но вот поди ж ты, как легкоПодняться вновь душевной вьюге!Девчонка, школьница, как ты —И некрасива, и красива,Твои далекие чертыСлучайным взглядом воскресила.Она взглянула, как тогда.Не знаю, что уж ей казалось?Моя давнишняя бедаЕе, по счастью, не касалась.Искала, может быть, ответ,Косясь и с кем-то там толкуя?..Но я-то прожил столько лет.Но я-то видел в ней другую.
1972
Записка
Напишу ему: «Здравствуй, потомок!Ты прости, что твой пра-пра-прадедБыл по вашим понятьям подонокИ к тому же никчёмный поэт.Ты прости ему бедную лиру,И обман, и притворство его.Он хотел лишь понравиться мируИ повсюду играл своего.Среди русских считался он русским,Средь евреев казался еврей,Среди женщин был чуточку грустнымИ веселым средь старых друзей.В этом не было даже расчету,А скорее, позор да беда.Но по самому строгому счетуБыл чужим он везде и всегда.Поносили его и венчали,Улыбался он, скромен и мил.„В многой мудрости много печали“,—Повторять он частенько любил.Утомясь от борьбы постепенно,Стал он тих и покорен судьбе.Ну, а если сказать откровенно,—Он мечтал быть понятным тебе.Ты прости ему эту записку,Заготовленную наперед…Знаю я: наша встреча не близко.Холод времени пальцы сведет».