Плывущие против течения
Шрифт:
Учитель Сато, с глубоким уважением относившийся к Имано, немало рассказывал о нем своей матери. Он повторял ей слова Имано о том, что простым людям Японии нельзя падать духом, что они должны бороться за новую, счастливую жизнь.
Имано стал тем человеком, к которому потянулось все лучшее, что было в Одзи. Около него собирались все, кто желал бороться за мир, за свободу и независимость Японии.
На другой день после ареста своего сына госпожа Сато пошла к Имано. Они долго сидели в тот вечер, и Имано рассказывал старой женщине о том благородном пути, который избрал
— Вы правы! Каждый честный человек — мужчина и женщина, старый и молодой — не может сейчас сидеть сложа руки. Если народы всего мира скажут в один голос: «Нет!» — то войны не будет. Ее можем предотвратить мы, сотни и сотни миллионов простых людей.
Госпоже Сато был выделен для сбора подписей небольшой участок — правая сторона корейской улочки...
Вместе со своими помощниками — Такао и маленькой Такэ — старушка подошла к дверям убогой, покосившейся лачуги Като. Их встретила пожилая, с болезненным лицом женщина — жена Като. Госпожа Сато оставила гета 4 за порогом, и Такао осторожно ввел ее в дом. Комната, в которую они вошли, была небольшая — в шесть цыновок 5, с низко нависшим потолком и стенами, оклеенными пожелтевшей бумагой. На полу, на старых, потертых цынов-ках, возились несколько совершенно голых малышей.
При появлении гостей они притихли и удивленно уставились на пришельцев.
Пока госпожа Сато разговаривала с женой Като, Та-као, остановившийся у двери, разглядывал комнату. Посреди нее возвышалась старая железная жаровня с чугунным котлом. В котле что-то булькало, и из-под деревянной крышки вырывались тонкие струйки пара. У окна на полке, установленной в нише, стояли глиняные чайники, чашки и котелки — металлической посуды не было. В углу лежал соломенный мешок с древесным углем.
Госпожа Сато положила на стол лист, разгладила его руками и сказала внучке:
— Такэ-тян, тушь и кисточки.
Госпожа Сато стала рассказывать жене Като, что дает для дела мира каждая новая подпись.
— Как же, понимаю, — кивала головой хозяйка дома. — Очень нужное это дело!
Но когда мать учителя протянула ей кисточку, хозяйка вдруг отодвинулась от нее и испуганно залепетала:
— Нет, нет, госпожа Сато! Я бы всей душой, но видите ли...
Лицо старушки выразило изумление:
— Как же, ведь вы только что были согласны со мной...
Приложив руки к груди, жена Като взволнованно заговорила:
— Поверьте мне, не могу я! Муж мне строго приказал не подписывать никаких бумаг... Его и винить в этом трудно...
— Почему? — удивилась госпожа Сато.,
Жена Като понуро опустила голову:
— Нужда, все нужда! Муж очень долго был безработным и сейчас боится потерять работу. Страх у него теперь постоянный. И все из-за чего? Из-за нашей
бедности. Стоит управляющему лесопилкой не так на него поглядеть, как муж мой всю ночь ворочается... Ему кажется, что его хотят уволить. Вот и приказал мне. .. быть осторожной. — Она поклонилась госпоже Сато и прошептала: — Извините, пожалуйста.
Такао подошел к госпоже Сато и что-то шепнул ей, та кивнула головой.
— Простите, тетя, — сказал Такао. — Может быть, вы поговорите с Като-саном, когда он вернется домой. .. Мы оставим вам листок для подписей. А вы после принесете бабушке Сато.
— Если так можно будет сделать... — Жена Като радостно засуетилась. — Я поговорю с мужем и с соседями. .. Я бы так хотела подписать ради детей наших! — Она поднесла рукав к глазам. — Надо спасти детей...
Когда госпожа Сато подошла к домишкам, где жили корейцы, кто-то окликнул ее:
— Не к нам ли, бабушка?
Из окна выглянуло приветливое лицо молоденькой кореянки.
Старушка остановилась и, повернув в ее сторону голову, вытянула руку со свернутыми подписными листами:
—• К вам, к вам!
Кореянка выбежала на улицу и пригласила присесть госпожу Сато на скамейку у дома:
— Одну минутку, бабушка. Я соберу всех, кто сейчас дома. Все наши обязательно подпишутся.
Вокруг госпожи Сато, Такао и Такэ-тян стали собираться женщины и дети. Пришли и старики с длинными трубками. Из ближайшего дома вынесли столик, на котором Такао проворно разложил листы для подписей.
Но в это время, грубо расталкивая людей, протиснулся вперед какой-то мужчина в замшевой куртке, с гладко напомаженными волосами.
Это был Тада, старший брат Хитоси. Лицо у него было красное, от него пахло виски.
Он подчеркнуто вежливо поклонился и с издевкой в голосе спросил:
— Извините, господа, где тут у вас проводится подписка за мир? Давно мечтаю подписаться...
Появившиеся вслед за ним хорошо одетые молодые люди загоготали. Корейцы, кто с недоумением, а кто с испугом, смотрели на этих пьяных молодчиков.
— Что вам угодно? — строго спросила госпожа Сато.
Такао, стоявший рядом с ней, прикрыл руками листы.
— Вот что мне угодно! — сказал Тада, выхватил листы из-под руки мальчика, поднял их так, чтобы все видели, и изорвал в клочья.
Приятели его громко хохотали. Маленькая Такэ-тян бросилась к бабушке и заплакала.
— Что вы делаете! — выступил вперед старик-кореец. — Ведь госпожа Сато вас ничем не обидела...
Тада переглянулся с приятелями, те молча кивнули головами.
— Ах ты пес! — обернулся он к старику. — Кто разрешил тебе первым заговорить с японцем?
Ударом ноги он повалил корейца на землю. Это был сигнал к побоищу. Кто-то грубо толкнул госпожу Сато и ударил по голове стоявшую рядом с ней молоденькую кореянку.
— Бей корейцев! — раздались голоса молодчиков. — Бей красных!
В воздухе засвистели бамбуковые палки.
Тада и его приятели врывались в лачуги корейцев, рвали бумагу на дверях и окнах, выбрасывали на улицу одеяла из разноцветных лоскутков, подушки, набитые рисовыми отрубями, и глиняные горшки с соленьями...