По дикому Курдистану
Шрифт:
– Что такое?
– Я уезжаю.
– Ты? – Она сделала испуганное лицо.
– Да, я поссорился с мутеселлимом и не хочу жить там, где он повелевает.
– Аллахи, таллахи, валлахи! Господин, останься, я заставлю этого человека обходиться с тобой почтительно.
Я бы не отказался увидеть, как бы она исполнила свое обещание. Но, естественно, она обещала невозможное. Поэтому я поднялся наверх, оставляя Мерсину внизу, с ее возгласами недовольства, походившими на раскаты грома.
Вверху, перед лестницей, меня ждал
– Эфенди, я хочу с тобой попрощаться!
– Войди ко мне, прежде чем попрощаться, я хочу тебе заплатить.
– О, эмир, мне уже заплатили.
– Кто?
– Человек с длинным лицом.
– Сколько он тебе дал?
– Вот.
С сияющими от радости глазами он полез в сумку, сплетенную из ремней, и вытащил полную пригоршню серебряных монет.
– Все равно пошли. Если дело обстоит так, то я заплачу тебе за осла.
– Аллах керим, я же его не продаю! – вскричал тот испуганно.
– Ты не понял, я всего лишь хочу заплатить и ему за посильное участие в наших делах.
– Машалла, тогда я иду!
В комнате я дал ему несколько рекомендательных писем и еще немного денег; его радость не знала границ.
– Эмир, у меня еще никогда не было такого хорошего эфенди, как ты. Я хотел бы, чтобы ты был моим капитаном, или майором, или даже полковником! Тогда бы я защищал тебя в бою и так же вдохновенно дрался, как это было тогда, когда я потерял свой нос. Это было в одной большой битве у…
– Оставь это, мой дорогой Ифра. Я убежден в твоей храбрости. Ты был сегодня у мутеселлима?
– Баш-чауш отвел меня к нему, и мне пришлось отвечать на очень много вопросов.
– На какие?
– Нет ли среди нас беглеца. Правда ли, что ты с теми езидами убил много турок; не министр ли ты из Стамбула, и еще на многие, которые я не запомнил.
– Ваш путь, Ифра, ведет вас к Спандаре. Скажи деревенскому старосте, что я сегодня отправляюсь в Гумри и что я уже послал тот подарок бею Гумри. А в Баадри ты навестишь Али-бея, чтобы дополнить то, что расскажет ему Селек.
– Он тоже едет?
– Да. Где сейчас он?
– Около своей лошади.
– Скажи ему, пусть седлает. Я дам ему еще письмо. Теперь прощай, Ифра. Аллах да защитит тебя и твоего осла. Да не забудешь ты никогда, что ему на хвост полагается камень.
Трое моих спутников уже сидели в полной готовности в комнате англичанина. Халеф едва не обнимал меня от радости, англичанин протянул мне руку с таким радостным лицом, что я не сомневался, что он сильно тревожился обо мне.
– Была опасность, сэр? – спросил он.
– Я уже был в той самой камере, из которой я вызволил Амада эль-Гандура.
– А! Роскошное приключение! Быть пленник! Как долго?
– Две минуты.
– Сам обратно сделаться свободным?
– Сам? Расскажу сейчас вам все.
– Само собой разумеется! Well! Хорошая страна здесь! Очень хорошая! Каждый день приключения!
Я рассказал все ему по-английски и затем добавил:
– Через час нам уезжать.
Лицо англичанина вытянулось в вопросительный знак.
– В Гумри, – пояснил я.
– О, здесь было классно, классно! Интересно!
– Еще вчера вы не говорили, что здесь классно, мистер Линдсей.
– Быть неприятность! Не быть чего делать! Все равно красиво, очень красиво! Романтично! Yes! Как там с Гумри?
– Намного романтичней!
– Well! Тогда едем туда!
Он поднялся, чтобы позаботиться о своей лошади, и теперь у меня осталось время, чтобы рассказать о моих недавних приключениях тем двоим, что остались со мной. Никто не радовался так нашему отъезду, как Мохаммед Эмин, – самым сильным его желанием было увидеть своего сына. Он тоже поспешил готовиться к путешествию. Я отправился в свою комнату писать письмо Али-бею, в котором сообщил ему все в сжатых словах и поблагодарил его за оба письма, оказавших мне неоценимую помощь. Эти письма наряду со своим собственным я передал Селеку, который скоро должен был покинуть Амадию. Он не присоединился к транспорту, а предпочел, как истинный езид, ехать в одиночестве.
Я услышал торопливые шаги двух людей на лестнице: Селим-ага вместе с Мерсиной входили в мою комнату.
– Эфенди, ты всерьез хочешь покинуть Амадию? – спросил он меня.
– Ты ведь был у мутеселлима и все слышал.
– Они уже седлают лошадей! – прорыдала Мерсина, рукой смахивая слезы.
– Куда вы отправляетесь?
– Мы едем в Гумри. Но этого, Селим-ага, не стоит говорить мутеселлиму.
– Но сегодня вы уже туда не попадете.
– Тогда мы переночуем в дороге.
– Господин, – попросила Мерсина, – останься со мною здесь, дома, хотя бы на ночь. Я приготовлю вам мой лучший плов.
– Дело решенное, мы уезжаем.
– Может быть, ты боишься мутеселлима?
– Он сам знает, что я его не боюсь.
– Я тоже не боюсь, – вмешался Селим-ага, – однако ты отобрал у него две тысячи пиастров.
Мерсина сделала большие глаза:
– Машалла, вот это сумма!
– И, кроме того, золотом, – прибавил Селим-ага.
– Кому же эти громадные деньги?
– Эмиру, естественно! Эмир, если бы ты еще и за меня замолвил словечко!
– Ты этого не сделал, эфенди? – сказала Мерсина. – Ты ведь нам обещал!
– Да, я сдержал слово.
– На самом деле? Когда же ты говорил с мутеселлимом об этом?
– При этом присутствовал Селим-ага.
– Господин, я ничего не слышал, – заверил тот.
– Машалла! Тогда ты внезапно оглох. Мутеселлим ведь предлагал мне пятьсот пиастров взамен пяти тысяч, которые я потребовал.
– Это было для тебя, эфенди!
– Селим-ага, ты говорил, что ты – мой друг и любишь меня. И тем не менее полагаешь, я плохо держу свои обещания. Мне ведь просто пришлось притвориться, словно это было для меня.