По дорогам прошлого
Шрифт:
…Приближался рождественский праздник. Чтобы успокоить больных, отвлечь их oт мрачных раздумий начальство решило устроить в госпитале елку.
В актовом зале старой школы, где располагался госпиталь, строили сцену. Визжала лучковая пила, стучали молотки. В руках плотников, одетых в потные солдатские рубахи, мелькали топоры, летели в стороны щепки. Из-под рубанков беспрерывной струей вились змеевидные белые стружки.
Солдаты мастерили декорации. В углу зала сестры милосердия убирали елку. В день праздника больных и раненых солдат накормили хорошим
— Вечером на концерт! — приглашали сестры. — Выступают лучшие певцы, танцоры, музыканты и рассказчики!
В палатах шумели. Каждый, кто только мог ходить, собирался на концерт. Солдаты приводили в порядок халаты и туфли, брились, намывались, чистились. Санитары вкатили коляски для тех, кто не мог идти сам, но, по мнению врача, мог присутствовать на концерте.
Наступил долгожданный вечер. Устроители концерта, молоденькие сестры милосердия и штатского вида прапорщики и подпоручики нервничали, суетились, по нескольку раз проверяли, все ли готово к началу.
Зрительный зал был переполнен.
Собрались не только выздоравливающие солдаты, но и врачи, сестры, санитары, словом, весь госпиталь. В последнюю минуту в зал вошел генерал, командующий укрепленным районом Трапезунда, и его жена, молодая красивая женщина. С ними прошли в первый ряд на мягкие кресла человек восемь штаб-офицеров.
Молоденький, похожий на испуганного воробья прапорщик-конферансье объявил начало концерта. Одно за другим проходили выступления. Танцоры лихо отплясывали лезгинку и гопак. Певцы пели цыганские романсы и старинные русские песни. Матрос с забинтованном рукой, словно настоящий актер, прочитал стихотворение об умирающем гладиаторе. Зрители неистово хлопали в ладоши. Особенно шумно принимали выступления женщин, сестер милосердия.
— Сейчас гости из соседнего госпиталя, подпоручики Смирнов и Потехин, исполнят романсы и песни под аккомпанемент гармоник, — торжественно объявил конферансье.
С легким шумом открылся занавес. Аплодисменты усилились. Посреди сцены стояли две ширмы с нарисованными на них гренадерами французской армии Наполеона Бонапарта в белых штанах в обтяжку и синих мундирах с красными эполетами. На голове одного и другого высилась отделанная темным мехом гренадерка с медным одноглавым орлом, вонзившим когти в молнии. С левой стороны гренадерки горделиво возвышался красный султан из перьев. Вместо лиц у гренадеров зияли вырезы — круглые отверстия.
Не успели зрители как следует рассмотреть расписные ширмы, как из-за кулис с одной и другой стороны сцены вышли два молодых подпоручика с тщательно подбритыми, тонюсенькими золотистыми усиками.
В руках они держали легкие гармоники. Артисты чувствовали себя на сцене свободно. При взгляде на подпоручиков невольно хотелось сказать: «Ну и симпатяги!»
А симпатяги, улыбаясь во весь рот, остановились посреди сцены, ближе к ширмам, поклонились публике и под аккомпанемент гармоник спели вальс «На сопках Маньчжурии», потом матросскую песню о «Варяге»: «Наверх вы, товарищи, все по местам…»
Успех певцов был необычаен. Довольные зрители хлопали в ладоши громко и долго.
— Давай еще…
Громче всех выражал восторг бородатый солдат из палаты Измайлова. Забинтованная рука не позволяла ему хлопать в ладоши, так он другой, здоровой, колотил по своему колену и вместе со всеми настойчиво кричал!
— Еще, еще!
Угомонившись, бородач доверительно наклонился к соседу:
— Ах, заешь его вошь, как откалывает! И откуда такое, скажи на милость?
— Ты что, знаешь их?
— Так то же Володимир наш, забодай его козел!
Сосед недоумевал.
— Какой там Володимир? — усмехнулся он.
— Да наш, палатный, Измайлов.
— Разведчик?
— Он самый! Ты вглядись, вглядись в того, что слева.
— Вроде он… — неуверенно согласился сосед. — Нет, не он! — сказал солдат минуту спустя. — Владимир пошире в плечах, да и чернявый он, а эти оба светлые, с рыжинкой. А усы! Он же без усов.
Артисты уходили со сцены и вновь возвращались. С большим трудом конферансье успокоил шумливых зрителей и объявил, что подпоручики Смирнов и Потехин исполнят песню «Во Францию два гренадера».
Под грохот аплодисментов подпоручики скрылись за ширмами, на которых были нарисованы французские гренадеры. И сразу у гренадеров появились живые, веселые лица, украшенные усиками в ниточку.
Зал затаил дыхание. «Гренадеры» запели.
Они не спеша, широко, с большой сердечной теплотой выводили слова песни:
Во Францию два гренадера Из русского плена брели…Пальцы артистов проворно бегали по клавишам гармоник и извлекали из них такие берущие за душу звуки, что скоро чуть ли не все зрители из выздоравливающих солдат тихонько подпевали вслед за исполнителями:
И оба душой приуныли, Дойдя до немецкой земли…Гренадеры запели второй куплет песни:
Придется им — слышать, увидеть В позоре родную страну… И храброе войско разбито, И сам император в плену!В зале стало тихо-тихо. Солдаты слушали певцов с упоением. Гренадеры запели:
Ты орден на ленточке красной Положишь на сердце мое.На лицах зрителей, в их глазах вспыхнули огоньки удивления, некоторой растерянности и недоумения.
Со сцены неслись знакомые слова, а мотив песни говорил совсем о другом. Артисты пели о гренадерах, а на гармониках наигрывали запрещенную царским правительством крамольную «Марсельезу»!
Все ясно слышали звуки бунтарской песни, которая звала вставать в ряды борцов и с оружием в руках драться за свободу и счастье трудовых людей.
Словно вспышка огня пробежала по солдатским рядам от пламенного мотива песни. Кое-кто толкал сидящего рядом товарища и, усмехаясь, покачивал головой, как бы порываясь сказать: «Ну и ну…» Другие, посмелее нравом, подхватили мотив и стали подпевать артистам.