По дороге к любви
Шрифт:
— Эндрю впал в кому… Врачи не уверены, что он из нее выйдет.
Я отстраняюсь, делаю шаг назад.
В одно мгновение куда-то пропадают все звуки. Не слышно, как шипит воздух в потолочных вентиляционных отверстиях, как шаркают подошвы проходящих мимо людей. Чувствую, что рука Натали пытается нащупать мою руку, но я рассеянно отталкиваю ее и продолжаю неуклюже пятиться, прижав обе руки к груди. Господи, как трудно дышать, я совсем не могу вздохнуть… Вижу глаза Эшера, в них блестят слезы, он смотрит на меня, но я отворачиваюсь. Отворачиваюсь, потому что у брата глаза Эндрю и я не могу этого вынести.
Марна
— Эндрю просил передать это тебе, деточка, если с ним что-то случится.
Она пожимает мне дрожащие пальцы, судорожно вцепившиеся в конверт. Я не гляжу на него, гляжу только на нее, и по щекам моим тоже текут слезы.
Как трудно дышать…
— Мне очень жаль… — говорит Марна прерывающимся голосом, — но я должна идти. — Она по-матерински нежно гладит мне руки. — Я хочу, чтоб ты знала, деточка, ты всегда желанная гостья в моем доме, все будут рады тебя видеть.
Она едва держится на ногах, но Эшер быстро подхватывает ее за талию и уводит.
А я остаюсь стоять как столб посередине коридора. Медсестры, снующие мимо, вынуждены обходить меня. И всякий раз при этом я ощущаю на лице легкое движение воздуха. Проходит целая вечность, когда я, набравшись мужества, снова гляжу на конверт. Меня трясет. Пальцы безуспешно пытаются открыть его.
— Давай помогу, — слышу я голос Натали, и протестовать у меня нет сил.
Она осторожно берет конверт, открывает его и достает листок бумаги:
— Хочешь, я тебе прочитаю?
Я гляжу на Натали, губы у нее трясутся, и, поняв наконец вопрос, качаю головой:
— Нет… Я сама…
Она отдает мне письмо, я разворачиваю его, и слезы капают на бумагу. Я начинаю читать.
Дорогая Кэмрин!
Прости меня за то, что так все получилось. Я очень хотел сказать тебе об этом сам, но все боялся. И еще боялся, что если скажу тебе о своей любви, произнесу эти слова вслух, то все, что между нами было, умрет вместе со мной. Уже в Канзасе я понял, что ты для меня — единственная. Я полюбил тебя еще тогда, в тот день, когда в первый раз заглянул в твои глаза, сияющие передо мной над сиденьем автобуса. Наверное, тогда я этого еще не понимал, но знал, что в тот момент в моей жизни случилось что-то важное и что я никогда не отпущу тебя.
Я никогда не жил такой полной жизнью, как в это короткое время, когда ты была со мной. В первый раз в жизни я ощущал эту полноту, меня переполняла радость и ощущение свободы. Ты стала для меня недостающей частичкой моей души, ты была мне воздухом, которым я не мог надышаться, ты была кровью, которая бурлила в моих жилах. Думаю, если справедлива теория переселения душ, то во всех наших прошлых жизнях мы с тобой были вместе. Я знаю тебя совсем недолго, но у меня такое чувство, будто я знал тебя всегда.
Хочу, чтобы ты знала: даже когда я умру, я все равно буду помнить тебя. Я буду вечно любить тебя. Как бы я хотел, чтобы все обернулось по-другому! Столько бессонных ночей я думал о тебе: и в пути, и в мотелях, когда не мог сомкнуть глаз, смотрел в потолок и представлял себе, какой могла бы стать наша с тобой жизнь, если бы мне суждено было жить. В мечтах я доходил
Мне очень жаль покидать тебя, Кэмрин. О, как мне жаль… Как хочется, чтобы сказка про Орфея и Эвридику оказалась правдой и ты могла бы спуститься в царство мертвых и своим пением вернуть меня к себе. Уж мы бы с тобой все сделали как надо, не напортачили бы, как Орфей.
Прости меня, детка…
Пообещай мне, что ты всегда останешься такой же сильной, красивой, такой же ласковой и неравнодушной. Я хочу, чтобы ты была счастлива, чтобы ты встретила человека, который полюбит тебя так же крепко, как любил я. Я хочу, чтобы ты вышла замуж, нарожала кучу детей и достойно прожила свою жизнь. Помни, ты должна всегда оставаться собой и не бояться открыто говорить все, что у тебя на сердце, не бояться мечтать.
Надеюсь, что ты не забудешь меня.
И еще: не переживай, что не успела сказать мне о своей любви. Тебе и не нужно было ничего говорить. Я с самого начала знал, что это так.
Всегда твой. С любовью,
Эндрю Пэрриш.
Я падаю на колени прямо посередине коридора, зажав в пальцах письмо Эндрю.
Это последнее, что я помню в тот день.
ДВА МЕСЯЦА СПУСТЯ
Глава 40
Светит солнце, на небе ни облачка. До слуха доносится веселое птичье щебетание. День чудесный, лучшего и пожелать трудно. Каблучок моей туфельки вдавливается в землю, проросшую мягкой травой. На мне изящный сарафанчик, белый с желтым, подол почти до колен. Волосы заплетены в косичку с одной стороны, так всегда нравилось Эндрю. Сложив руки на груди, я стою перед каменным надгробием, на котором большими буквами выбито: ПЭРРИШ. Прийти сюда было нелегко, но сделать это нужно было давно.
Я стою, рассеянно опустив глаза на глиняный могильный холм, который спустя два месяца после похорон все еще кажется свежим. Даже дожди, обильно поливавшие в последнее время, не размыли его первоначальной формы. Гляжу на остальные могилы, большинство уже покрыты зеленой травкой, и мне совсем не грустно, меня утешает мысль, что лежащие здесь люди, хотя они давно уже ушли от нас, не скучают в одиночестве.
Две руки осторожно берут меня сзади за талию.
— Спасибо, что пришла сюда со мной, детка, — шепчет мне в ухо Эндрю и целует в щеку.
Я беру его за руку, тяну к себе, чтобы встал рядом, и мы в последний раз вместе смотрим на могилу его отца.
В тот же вечер мы покидаем Вайоминг, на этот раз летим на самолете. Наши планы путешествовать по миру пока откладываются. Когда Эндрю впал в кому, ему срочно сделали операцию, и не прошло трех недель, как он стал выздоравливать. Врачи удивленно качали головами, да и все мы были потрясены, но ему все-таки требовалось время, чтобы окончательно встать на ноги, поэтому я оставалась в Галвестоне и все время была рядом с ним. Раз в неделю он ходит на физиотерапию, но, похоже, в ней больше не нуждается.